Во времена Гоголя хорошо писали "курские помещики". В нашу эпоху, когда помещиков не стало, хорошо пишет Радек. Но так как Радек на всех языках иностранец, то придираться к нему с этой стороны было бы грешно. Не глубоко и не грамотно, это так, зато верность видна. Преданность сквозит в каждом слове. Ошибиться невозможно: хоть и не курский помещик, а за вождя жизни не пощадит.
"Выстрел Николаева -- пишет Радек -- ярчайше осветил контр-революционную гниль, затаившуюся в рядах нашей партии". ("Большевик", N 3, стр. 61). Здесь каждое слово бьет в точку: именно гниль, именно затаилась, именно в партии. А что касается выстрела, то он именно всю эту гниль "ярчайше осветил". И, что замечательнее всего, под лучи ярчайшего освещения нечаянно попал и сам Радек... в качестве моралиста, конечно, а не в качестве гнили. Ибо кто же допустит гнилого публициста на страницы "Большевика"? Ярославского, правда, за выслугою лет из редакции удалили, но довольно и бдительного Стецкого.
Во всяком случае сам Радек -- в этом и состоит цель его статьи -- доказывает на 20 страницах убористого текста, что его высокая революционная мораль стоит для него самого вне всякого подозрения. А кому же лучше знать Радека? Троцкий "открыто перешел в лагерь контр-революции". Зиновьев и Каменев прибегли к "двурушническому покаянию". А вот он, Радек, покаялся, что называется, всеми четырьмя конечностями. Режьте его, в смоле варите, -- он, как Васька Шибанов, будет славить своего господина. Но -- homo sum... Радек предпочитает, конечно, обставить испытание верности без смолы. Некоторые недоброжелатели утверждают даже, будто склонность Радека к мирному образу жизни и его отвращение к горячей смоле во всех ее видах и пробудили в нем столь напряженное чувство верности по отношению к вождю, к дворнику вождя и даже к собаке дворника (извиняемся за промелькнувшую тень Молчалина).
Но такие чисто психологические гипотезы неубедительны. Верность Радека обоснована социологически. Добрая доля 20 страниц заполнена цитатами из Сталина, доказывающими, что всякая оппозиция всегда буржуазна и всегда ведет к контр-революции. В священном писании сказано просто: "несть власть аще не отъ бога". На языке Радека и других теоретических гарсонов бюрократии та же мысль выражена в более современных терминах: "все, что вправо и влево от Сталина, есть буржуазная контр-революция; меридиан пролетариата проходит всегда через переносицу вождя".
Пока Радек остается на высотах общей социологии (речь идет о социологии бюрократических гарсонов), позиции его почти неприступны. Дело несколько ухудшается, когда Радеку приходится отвечать на более низменные и конкретные вопросы, вроде процесса против Зиновьева и Каменева. В правительственном сообщении, как и в бесчисленных статьях "Правды" заключалось, как известно, прямое и категорическое утверждение, что Зиновьев и Каменев ставили себе целью реставрацию капитализма и военную интервенцию. Мы не только усомнились в этом, но и назвали самое утверждение отвратительной смесью подлости, глупости и хамства. "Дело не в том -- вступается за вождя Радек, -- является ли капитализм идеалом господ Троцких и Зиновьевых, а дело в том, что если построение социализма невозможно в нашей стране..." и т. д. Одним словом, Радек выбалтывает, что Зиновьев и Каменев никаких заговоров с целью восстановления капитализма не учиняли, -- вопреки тому, что бесстыдно утверждало официальное сообщение, -- а все-на-всего отвергали теорию социализма в отдельной стране. Ту самую национал-реформистскую теорию, которую сам Сталин отвергал еще в апреле 1924 года, а Радек признал только в суровом климате Сибири, в 1929 г. Что и требовалось доказать.
За вычетом подобных заскоков, надо признать: хорошо пишет Радек, с дрожью в пере. Но почему все же при чтении его статьи невольно думаешь: а ведь эту статью я уже раз сто читал. И даже почему то от бумаги, на которой статья напечатана, исходит странный запах, точно от старого меха, на котором домашняя кошка вывела несколько поколений котят.