После ряда бешеных чисток заграничного советского персонала четверо крупных агентов Кремля превратились за последние месяцы в невозвращенцев: Игнатий Райсс, Александр Бармин, Вальтер Кривицкий и, наконец, Феодор Бутенко. Если учесть условия воспитания, отбора, контроля и особенно систему заложников, этот процент надлежит признать чрезвычайно высоким. Он свидетельствует о могуществе центробежных сил, раздирающих самую бюрократию. Еще ярче этот факт выступает, если присмотреться к политической ориентации новых "невозвращенцев".
Игнатий Райсс сразу стал под знамя большевиков-ленинцев. Этим безошибочно определился его политический и моральный вес. Решиться в нынешних условиях на такой шаг мог только подлинный революционер. На первых же шагах своего нового пути Райсс пал, как один из героев Четвертого Интернационала. Он оставил подругу и сына, которые были неразрывно связаны с ним при жизни и остаются верны памяти его после смерти. Когда сын его достаточно выростет, чтобы подхватить знамя, выпавшее из рук отца, Четвертый Интернационал будет уже великой исторической силой.
Александр Бармин отошел от бюрократии влево, но еще, повидимому, не выбрал окончательно свой путь. У нас нет ни основания, ни права торопить его. Мы слишком хорошо понимаем трудность и ответственность выбора после ряда лет пребывания в казарме сталинской бюрократии. Пожелаем ему не ошибиться!
Вальтера Кривицкого, если нас не обманывают признаки, влечет в лагерь буржуазной демократии. Мы не хотим этим сказать, что он отходит от сталинской бюрократии вправо. Ряды советского аппарата заполнены чиновниками буржуазного образа мыслей. Когда они сбрасывают с себя мундир сталинизма, они просто обнаруживают свою действительную политическую природу. Если наше предположение о Кривицком окажется ошибочным, мы первые обрадуемся этому.
Феодор Бутенко совершил скачок к фашизму. От многого ли ему приходилось отказываться? Многое ли ломать в себе? Мы этого не думаем. Очень значительная и притом растущая часть сталинского аппарата состоит из еще не сознавших себя фашистов. Отождествлять советский режим в целом с фашизмом есть грубая историческая ошибка, в которую склонны впадать ультра-левые дилетанты, игнорирующие разницу социальных фундаментов. Но симметрия политических надстроек, сходство тоталитарных методов и психологических типов бросаются в глаза. Бутенко есть симптом огромной важности: он показывает нам карьеристов сталинской школы в натуральном виде.
Еслиб можно было политически просветить насквозь весь советский аппарат, мы нашли бы в нем: затаившихся большевиков; растерянных, но честных революционеров; буржуазных демократов; наконец, кандидатов фашизма. Можно сказать с уверенностью, что, чем более реакционный характер имеет группировка, тем быстрее она развивается внутри бюрократии.
Политическая разгадка московских процессов в том, что аппарат, который поднял Сталина к власти, не хочет больше нести его на себе. Центробежные силы внутри бюрократии лишь отражают, в свою очередь, глубокие социальные антагонизмы в "бесклассовом" обществе, как и общую ненависть масс к бюрократии. Собственная фракция Сталина немногочисленна и состоит из наиболее законченных прохвостов, типа Вышинского и Ежова. Большевизм стремился к государству без бюрократии, "типа Коммуны". Сталин создал государство пожирающей себя бюрократии, "типа ГПУ". Вот почему агония сталинизма представляет самое ужасное и отвратительное зрелище в человеческой истории!