Вы спрашиваете о Ломинадзе? Ломинадзе покончил собой в Магнитогорске в прошлом году (или в позапрошлом) перед арестом, оставив письмо, в котором он одновременно обвинял правящую фракцию в том, что она ликвидирует партию, и заявлял, что потеряв доверие к партии, не может жить. В этом много противоречий, но такого характера противоречия довольно обычное явление. О конце Ломинадзе мне рассказывал приехавший из Москвы товарищ, сообщивший одновременно нам об аресте Невского, Мрачковского и др.
Тогда же распространилась среди нас любопытная информация, исходящая из Верхнеуральского изолятора. Там долго содержались так называемые "меньшевики", осужденные по процессу "Союзного Центра". (Здесь нужны были бы громадные кавычки). Громан, Шер, Гинзбург, Рубин, Иков, Суханов сперва подвергались в изоляторе бойкоту буквально всех заключенных. Положение их было трагично. Коммунисты не захотели иметь дела с предателями, а социалистический сектор -- с самозванцами и авантюристами. Всем было известно, что, так называемый Союзный Центр РСДРП или вовсе не существовал и был изобретен ловким следователем, или состоял из группы самозванцев-болтунов. Один Иков действительно принадлежал к РСДРП. Что касается признаний Суханова и др. на процессе, то они носили чисто бредовой характер (с точки зрения психологической; с политической точки зрения тут шла какая-то сложная игра, в которой доминирующую роль играла провокация). Некоторых из этих осужденных пришлось совсем изолировать. Да и между собою они плохо ладили. Прошло несколько лет, и Суханов об'явил борьбу за освобождение. Он посылал многочисленные заявления, все более и более резкого тона, опубликовав некоторые из них в стенах изолятора. Сущность их сводилась примерно к следующему: "Вы от меня потребовали максимальной жертвы, самооклеветания и т. д. Я счел нужным на все это пойти, будучи убежден, что это соответствовало высшим интересам СССР. Мы с вами -- со следователями -- разучили роли и прорепетировали комедию, которую мы потом разыграли в качестве процесса. Было обещано и само собою подразумевалось, что и приговор будет условным или формальным. Но, заставив нас лгать и клеветать на себя, вы теперь держите нас за решеткой"... и т. д. Конечно, я здесь излагаю своими словами то, что мне передавали. Заявления Суханова были чрезвычайно резки и этот уставший, постаревший и измученный человек, вовсе не расположенный к личному героизму, начал голодать. Голодовка его длилась 30-40 дней, после чего его увезли из Верхнеуральска -- неизвестно куда.
Для нас во всем этом не было ничего особенно нового. К громким процессам 1931 г. наша оппозиционная публика в Москве и Ленинграде относилась с настороженным скептицизмом. Вскоре до нас дошел и ряд фактов, указывающих на комедийный характер, провокацию и изобретательность следователей в этих делах. Мы, например, узнали, что работник Наркомфина Ю., перед тем как попытаться покончить с собой сказал на свидании жене, что все его показания, конечно, ложны, но -- так надо было; что старик Базаров категорически отказался итти на требуемые от него "признания"; говорили также, что в деле Рязанова решающую роль сыграл протест Рязанова против использования показаний сотрудника Института Маркса и Энгельса, Шера, психически ненормального человека. (В деле проф. Каратыгина незадолго до этого расстреляли помешанного, использовав довольно широко его показания). Прибавлю лишь еще следующее: мне лично пришлось познакомиться с тем, как выпытываются и диктуются необходимые показания, так что гнусная стряпня этих процессов для меня теперь -- и уже довольно давно -- совершенно ясна. Но, что были шпионы, вредители, провокаторы и шантажисты вроде Рамзина -- это иное дело, совсем иное.
В. С.
От редакции. Редакция "Бюллетеня" должна признать, что в период меньшевистского процесса она далеко недооценила степень бесстыдства сталинской юстиции и в виду этого брала слишком всерьез признания бывших меньшевиков.