В стенах Кремля ведется работа по замене советской конституции новой, которая, по заявлению Сталина, Молотова и других, будет "самой демократической в мире". Правда, порядок в котором конституция вырабатывается, способен вызвать сомнения. Ни в печати, ни на собраниях об этой великой реформе не было до последнего времени и речи. Никто не знает до сих пор проекта конституции. Между тем Сталин заявил 1-го марта 1936 г. американскому интервьюеру Рой Говарду: "Мы примем нашу новую конституцию должно быть в конце этого года". Таким образом, Сталин совершенно точно знает, когда именно будет принята конституция, о которой народ пока еще почти ничего не знает. Нельзя не сделать вывода, что "самая демократическая в мире конституция" вырабатывается и проводится не вполне демократическим образом.
Сталин подтвердил Говарду, а через него -- и народам СССР, что "по новой конституции выборы будут всеобщими, равными, прямыми и тайными". Избирательные преимущества рабочих перед крестьянами отменяются. Отныне голосуют, очевидно, не заводы, а граждане: каждый за себя. Раз "нет классов", то все члены общества равны. Избирательного права можно быть лишенным только по суду. Все эти принципы заимствованы полностью из той самой программы буржуазной демократии, которой в свое время советы пришли на смену. Партия всегда считала советскую систему более высокой формой демократизма. Отмереть советская система должна была вместе с диктатурой пролетариата, выражением которой она являлась. Вопрос о новой конституции сводится, поэтому, к другому, более коренному вопросу: будет ли отныне диктатура и впредь "укрепляться", чего требуют все официальные речи и статьи, или же, наоборот, начнет смягчаться, ослабевать, "отмирать"? Только в свете этой перспективы может быть правильно оценено значение новой конституции. Прибавим тут же, что самая перспектива зависит вовсе не от степени сталинского либерализма, а от реальной структуры переходного советского общества.
В объяснение реформы "Правда" глухо и не совсем осторожно ссылается на написанную Лениным в 1919 году партийную программу, где на самом деле сказано: ..."лишение политических прав и какие бы то ни было ограничения свободы необходимы исключительно в качестве временных мер борьбы с попытками эксплоататоров отстоять или восстановить свои привилегии. По мере того, как будет исчезать объективная возможность эксплоатации человека человеком, будет исчезать и необходимость в этих временных мерах, и партия будет стремиться к их сужению и к полной их отмене" (подчеркнуто нами). Эти строки несомненно оправдывают отказ от "лишения политических прав" в таком обществе, где исчезла возможность эксплоатации. Но программа, наряду с этим, требует одновременной отмены "каких бы то ни было ограничений свободы". Ибо вступление в социалистическое общество характеризуется не тем, что крестьяне уравниваются с рабочими, и что возвращаются политические права 3-5% граждан буржуазного происхождения, а в том, что устанавливается действительная свобода для всех 100% населения. С упразднением классов, по Ленину, как и по Марксу, отмирает не только диктатура, но и самое государство. Однако, насчет снятия "ограничений свободы" Сталин пока ничего не сказал ни Говарду, ни народам СССР.
На помощь Сталину пришел Молотов, к сожалению, не очень счастливо. На соответственный вопрос директора "Temps" Молотов ответил: "теперь уже нередко (?) нет необходимости в тех административных мерах, которые проводились прежде", но "советская власть, разумеется, должна быть сильной и последовательной в борьбе против террористов и разрушителей общественной собственности...". Итак: "советская власть" -- без советов, пролетарская диктатура -- без пролетариата, притом диктатура не против буржуазии, а против... террористов и воров. Такого типа государства партийная программа во всяком случае не предвидела.
Обещание Молотова обходиться "нередко" без тех чрезвычайных мер, которые окажутся не нужны, стоит не дорого и само по себе; но оно окончательно теряет цену рядом со ссылкой на врагов порядка, которые как раз и мешают отказаться от чрезвычайных мер. Откуда, однако, берутся эти враги порядка, террористы и воры, притом в таком угрожающем числе, что оправдывают будто бы сохранение диктатуры в обществе без классов? Здесь нам придется придти на помощь Молотову. На заре советской власти террористические акты устраивались эсерами или белыми в атмосфере еще незаконченной гражданской войны. Когда бывшие господствующие классы утратили надежды, исчез и терроризм. Кулацкий террор, отголоски которого наблюдаются и сейчас, имел всегда локальный характер и дополнял партизанскую войну против советского режима. Не об этом у Молотова речь. Новый террор не опирается ни на старые господствующие классы, ни на кулака. Террористы последних лет рекрутируются исключительно из среды советской молодежи, из рядов комсомола и партии. Совершенно бессильный разрешить те задачи, которые он себе ставит, индивидуальный террор имеет, однако, важнейшее симптоматическое значение, характеризуя остроту противоречия между бюрократией и широкими массами народа, в особенности молодого поколения. Терроризм есть трагическое дополнение бонапартизма. Каждый бюрократ в отдельности страшится террора; но бюрократия в целом успешно эксплоатирует его для оправдания своей политической монополии. Сталин с Молотовым и в этой области пороха не выдумали.
Хуже всего, однако, то, что ни из обоих интервью, ни из комментариев к ним совершенно нельзя понять, какова же социальная природа того государства, для которого вырабатывается новая конституция? Советский строй официально считался выражением диктатуры пролетариата. Но если классы уничтожены, то тем самым уничтожена и социальная основа диктатуры. Кто же теперь является ее носителем? Очевидно, все население в целом. Но когда носителем диктатуры становится весь народ, освобожденный от классовых противоположностей, то это означает не что иное, как растворение диктатуры в социалистическом обществе, и, следовательно, ликвидацию государства. Марксистская логика неуязвима. Ликвидация государства, в свою очередь, начинается с ликвидации бюрократии. Не означает ли новая конституция хотя бы ликвидацию ГПУ? Пусть кто-нибудь попробует в СССР высказать эту мысль: ГПУ немедленно найдет убедительные доказательства для ее опровержения. Классы уничтожены, советы отменяются, классовая теория государства летит прахом, но бюрократия остается. Что и требовалось доказать.