В другом месте *15] мы показали, что Ламеттри и Дидро пришли,хотя, надо прибавить, каждый своим особым путем, -- к такому миросозерцанию, которое было родом спинозизма, т.-е. спинозизмом, лишенным искажавшей его истинное содержание теологической привески, легко было бы показать, что, поскольку речь идет об единстве суб'екта и об'екта, Гоббс тоже очень близок к Спинозе. Но это завело бы нас слишком далеко. Да в этом и нет настоятельной нужды. Едва ли не интереснее для читателя будет констатирование того, что каждый натуралист, хотя немного занимающийся вопросом об отношении мышления к бытию, приходит в настоящее время к тому учению об их единстве, с которым мы познакомились у Фейербаха.
Когда Гексли писал: В наши дни никто из стоящих на высоте современной науки и знающих факты не усомнится в том, что основы психологии надо искать в физиологии нервной системы и что так называемая деятельность духа есть совокупность мозговых функций *16, он высказывал именно то, что говорил Фейербах, только он с этими словами связывал гораздо менее ясные понятия, и именно потому, что понятия, связывавшиеся у него с этими словами, были гораздо менее ясны, он мог пытаться соединить свой, только что указанный нами, взгляд с философским скептицизмом Юма *17.
Точно так же и наделавший так много шума монизм Геккеля есть не что иное, как чисто материалистическое,-- и, в сущности, близкое к Фейербаховскому,-- учение об единстве суб'екта и об'екта. Но Геккель очень плохо знаком с историей материализма, и потому он считает нужным бороться с его односторонностью, между тем как ему следовало бы дать себе труд изучить его теорию познания в том виде, какой она приняла у Фейербаха и Маркса: это предохранило бы его самого от многих промахов и односторонностей, облегчающих его противникам борьбу с ним на почве философии.
Совсем близко подходит к новейшему материализму, -- материализму Фейербаха-Маркса-Энгельса,-Август Форель в различных своих сочинениях, например, в докладе Gehirn und Seele, читанном на 66-м с'езде немецких естествоиспытателей и врачей в Вене (26 сентябpя 1894 г.) *18. Местами Форель не только выражает там мысли, очень сходные с мыслями Фейербаха, но -- что прямо поразительнорасполагает свои доводы именно так, как располагал свою аргументацию Фейербах. По словам Фореля, каждый новый день приносит нам убедительные доказательства того, что психология и физиология мозга представляют собою лишь два различных способа рассматривания одной и той же вещи. Читатель не забыл приведенного нами выше и относящегося к этому же вопросу тождественного взгляда Фейербаха. Этот взгляд можно дополнить здесь следующим соображением: Я, говорил Фейербах, -- психологический об'ект для самого себя, но физиологический -- для другого *19. В конце концов, главная мысль Фореля сводится к тому положению, что сознание есть внутренний рефлекс мозговой деятельности *20. А это уже чисто материалистический взгляд.
Идеалисты и кантианцы разных видов и разновидностей твердят, возражая материалистам, что непосредственно нам дана именно только психическая сторона тех явлений, о которых идет речь у Фореля и у Фейербаха. Это возражение было чрезвычайно ярко формулировано Шеллингом, который сказал, что дух навсегда останется островом, на который из области материи нельзя попасть без прыжка. Форель прекрасно знает это, но он убедительно доказывает, что наука была бы прямо невозможна, если бы мы серьезно решились не выходить за пределы этого острова. Каждый человек, -- говорит он, -- имел бы лишь психологию своего суб'ективизма (hatte nur die Psychologie seines Subjectivismus)... и положительно должен был бы усомниться в существовании внешнего мира и других людей *21. Но такое сомнение есть нелепость10. Умозаключения по аналогии, естественно-научная индукция, сравнение опыта наших пяти внешних чувств доказывают нам существование внешнего мира других людей и психологии этих последних. Точно так же они доказывают нам, что сравнительная психология, психология животных, наконец, наша собственная психология осталась бы для нас непонятной и полной противоречий, если бы мы стали рассматривать ее без отношения к деятельности нашего мозга; она прежде всего представилась бы противоречащей закону сохранения энергии *22.
Фейербах не только обнаруживает те противоречия, в которые неизбежно попадают люди, отвергающие материалистическую точку зрения, но и показывает, каким путем идеалисты попадают на свой остров Он говорит: Я есмь я для самого себя и ты для другого. Но таковым я являюсь только как чувственное (т.-е. материальное.Г. П.) существо. Абстрактный же рассудок изолирует это для себя бытие, как субстанцию, атом, я, бог; поэтому, связь для-себя-бытия с бытием для другого является у него произвольной. То, что мыслится мною вне чувственности (ohne Sinnlichkeit). мыслится вне всякой связи *23 Это в высшей степени важное соображение сопровождается у него анализом того процесса абстракции, который привел к возникновению Гегелевской логики, как онтологического учения*24.
Если бы Фейербах обладал теми сведениями, которые дает нам современная нам этнологии, то он мог бы прибавить, что философский идеализм исторически происходит от анимизма, свойственного первобытным народам. На это указал еще Э Тэйлор *25 и с этим начинают уже отчасти считаться,-- хотя пока еще больше как с курьезом, чем как с культурно-историческим фактом, имеющим колоссальное теоретикопознавательное значение, -- некоторые историки философии *26.
Все эти соображения и доводы Фейербаха не только были хорошо известны и внимательно продуманы Марксом и Энгельсом, но и, несомненно, в весьма значительной мере содействовали выработке их собственного миросозерцания. Если Энгельс относился впоследствии самым презрительным образом к немецкой философии после Фейербаха, то это происходило потому, что она, по его мнению, только воскрешала те старые философские ошибки, которые были обнаружены еще Фейербахом. И так оно и было на самом деле. Ни один из новейших критиков материализма, не привел ни одного довода, который не был бы опровергнут или самим Фейербахом или, еще раньше его, французскими материалистами, но критикам Маркса,-- Э. Бернштейну, К. Шмидту, Б. Кроче и т. д., и т. д,-- эклектическая нищенская похлебка самоновейшего немецкого любомудрия кажется совершенно новым блюдом: они питались ею и, видя, что Энгельс не считал нужным заниматься ею, воображали, что он уклоняется от разбора той аргументации, которая давным-давно уже была рассмотрена им и признана ровно никуда негодной. Это старая, но вечно новая история. Крысы никогда не перестанут думать, что кошка много сильнее льва.
Признавая поразительное сходство, -- а отчасти и тождество, взглядов Фейербаха со взглядами А. Фореля, заметим, однако, что, если этот последний обладает гораздо большим запасом естественно-научного образования, то Фейербах имел перед ним преимущество обстоятельного знания философии. Поэтому Форель делает промахи, какие мы не встречаем у Фейербаха. Форель называет свою теорию психо-физиологической теорией тождества *27. Против этого нельзя возражать по существу, потому что всякая терминология есть условная вещь, но так как теория тождества лежала когда-то в основе совершенно определенной идеалистической философии, то Форель лучше сделал бы, если бы прямо, смело и просто об'явил свое учение материалистическим; но он, как видно, сохранил некоторые предрассудки против материализма и потому выбрал другое название. Вот почему мы находим нужным отменить, что тождество в смысле Фореля не имеет ничего общего с тождеством в идеалистическом смысле.
Критики Маркса не знают и этого. К Шмидт в полемике с нами приписывал материалистам именно идеалистическое учение о тождестве. На самом деле материализм признает единство суб'екта и об'екта, а вовсе не тождество их. И это хорошо выяснено было опять-таки Фейербахом.
По Фейербаху, единство суб'екта и об'екта, мышления и бытия, имеет смысл только тогда, когда за основу этого единства берется человек. Это опять звучит на какой-то особый гуманистический лад, и большинство людей, занимавшихся Фейербахом, не считало нужным попучше вдуматься в то, каким образом человек служит основой единства указанных противоположностей На самом деле, Фейербах понимает это вот как Только там, -- говорит он, -- где мышление есть не суб'ект цля себя, а предикат действительного (т.-е материального.-Г. П.) существа, только там мысль не есть нечто оторванное от бытия *28 Теперь спрашивается: где же, в каких философских системах, мышление есть суб'ект для себя, т.-е. нечто независимое от телесного существования мыслящего индивидуума? Ответ ясен: в идеалистических системах. Идеалисты сначала превращают мышление в самостоятельную, независимую от человека сущность (суб'ект для себя), а потом об'являют, что в ней, в этой сущности, разрешается противоречие между бытием и мышлением именно потому, что ей, независимой от материи сущности, свойственно отдельное независимое бытие11. И оно действительно разрешается в ней, так как что же такое -- эта сущность? Мышление. И это мышление существует-есть-независимо ни от чего другого Но это решение противоречия есть чисто формальное решение его. Оно достигается только тем, что, как мы уже говорили выше, устраняется один из его элементов: именно независимое от мышления бытие. Бытие оказывается простым свойством мышления, и когда мы говорим, что данный предмет существует, это значит только то, что он существует в мышлении Так понимал этот вопрос, например, Шеллинг. Для него мышление было тем абсолютным принципом, из которого необходимо следовал действительный мир, т.-е. природа и конечный дух. Но как следовал? Что означало существование действительного мира? Не что иное, как существование в мышлении. Для Шеллинга вселенная была лишь самосозерцанием абсолютного духа. И то же мы видим у Гегеля. Но Фейербах не довольствовался таким чисто формальным разрешением противоречия между мышлением и бытием. Он указывал на то, что мышления, независимого от человека, т.-е. от действительного, материального существа, нет и быть не может. Мышление есть деятельность мозга. Но мозг только до тех пор служит органом мышления, пока он связан с головой и телом человека *29.
Теперь мы видим, в каком смысле человек является у Фейербаха основой единства бытия и мышления. Он является ею в том смысле, что он сам есть не что иное, как материальное существо, обладающее способностью к мышлению. Но если он есть такое существо, то ясно, что в нем не устраняется ни один из элементов противоречия: ни бытие, ни мышление, ни материя, ни дух, ни суб'ект, ни об'ект. Они именно об'единяются в нем как в суб'екте-об'екте. Я есмь, и я мыслю. . только как суб'ект-об'ект, -- говорит Фейербах.
Быть -- не значит существовать в мысли. В этом отношении философия Фейербаха гораздо яснее философии И. Дицгена. Доказать, что нечто существует, -- замечает Фейербах, -- значит доказать, что оно существует не только в мысли *30. И это совершенно верно. Но ведь это имеет тот смысл, что единство между мышлением и бытием вовсе не означает и не может означать тождества между ними.
Здесь выступает переде нами одна из самых важных черт, отличающих материализм от идеализма.