Начиная с 1933 года, международное значение Кремля стало быстро подниматься. Не раз приходилось слышать от европейских журналистов такие примерно суждения: "Кремль держит в своих руках судьбы Европы", "Сталин стал международным арбитром" и проч. Как ни преувеличена была эта оценка и в те дни, но она исходила из двух несомненных факторов: обострения мировых антагонизмов и возростающей мощи Красной армии. Относительный успех первой пятилетки, вытекавшая отсюда оптимистическая оценка второй пятилетки, осязательные для всех успехи индустриализации, создававшие для армии и флота промышленную базу, преодоление прогрессивного паралича железнодорожного транспорта, первые благоприятные урожаи на колхозной основе, рост количества скота, смягчение голода и нужды, -- таковы были внутренние предпосылки успехов советской дипломатии. К этому периоду относятся слова Сталина: "жить стало легче, жить стало веселее". Трудящимся массам жить стало действительно немножко легче. Бюрократии жить стало значительно веселее. Крупная доля национального дохода уходила тем временем на оборону. Численность армии мирного времени с 800 тысяч была доведена до полутора миллионов. Возрождался флот. За годы советского режима успел сложиться новый командный состав, от лейтенантов и до маршалов. К этому надо прибавить политический фактор: оппозиция, левая, как и правая, была разгромлена. Победа над оппозицией как бы находила свое об'ективное оправдание в экономических успехах. Власть Сталина казалась незыблемой. Все вместе превращало советское правительство, если не в арбитра Европы, то во всяком случае в крупный международный фактор.
Два последних года не оставили от этой ситуации камня на камне. Удельный вес советской дипломатии сейчас ниже, чем в самые критические месяцы первой пятилетки. Лондон не только повернулся лицом к Риму и Берлину, но и требует, чтоб Париж повернулся спиной к Москве. Свою политику изоляции СССР Гитлер имеет, таким образом, возможность проводить ныне через посредство Чемберлена. Если Франция не отказывается от договора с СССР, то она свела его к роли второстепенного резерва. Потеряв веру в московскую опору, третья республика неотступно следует по пятам Англии. Консервативные французские патриоты не без горечи жалуются, что Франция стала "последним доминионом" Великобритании. Италия и Германия, с согласия того же Чемберлена, собираются прочно утвердиться в Испании, где совсем еще недавно Сталин казался -- и не только самому себе -- вершителем судеб.
Искать причину катастрофического упадка международной роли советов за последние два года в примирении или смягчении международных противоречий никак не приходится; каковы бы ни были эпизодические и кон'юнктурные колебания, империалистские страны фатально идут к мировой войне. Вывод ясен: банкротство Сталина на мировой арене есть прежде всего результат внутреннего развития СССР. Что же собственно случилось в самом Советском Союзе в течение двух последних лет, что превратило могущество в бессилие? Хозяйство как будто продолжает рости, промышленность несмотря на, так называемый, "саботаж", продолжает хвалиться успехами, урожай повышается, военные запасы накопляются, Сталин успешно справляется с внутренними врагами. В чем же дело?
Не так давно мир судил о Советском Союзе почти исключительно по цифрам советской статистики. Эти цифры, правда с тенденциозными преувеличениями, свидетельствовали все же о несомненных успехах. Предполагалось, что за бумажной завесой цифр скрывается возростающее благополучие народа и власти. Оказалось совсем не так. Процессы хозяйства, политики и культуры являются в последнем счете отношениями между живыми людьми, группами, классами. Московские судебные трагедии обнаружили, что эти отношения из рук вон плохи, вернее сказать, невыносимы.
Армия есть квинт-эссенция режима, не в том смысле, что она выражает только "лучшие" его качества, а в том, что положительным, как и отрицательным тенденциям общества она придает наиболее концентрированное выражение. Когда противоречия и антагонизмы режима достигают известной остроты, они начинают подрывать армию извнутри. Обратное заключение: если армия, наиболее дисциплинированный орган господствующего класса, начинает раздираться внутренними противоречиями, то это безошибочный признак нестерпимого кризиса в самом обществе.
Экономические успехи Советского Союза, укрепившие в известный момент его армию и его дипломатию, больше всего подняли и укрепили правящий бюрократический слой. Никакой класс и никогда в истории не сосредоточивал в своих руках в столь короткий срок такого богатства и могущества, какие сосредоточила бюрократия за годы двух пятилеток. Но именно этим она поставила себя в возростающее противоречие с народом, который прошел через три революции и опрокинул царскую монархию, дворянство и буржуазию. Советская бюрократия сосредоточивает в себе ныне, в известном смысле, черты всех этих низвергнутых классов, не имея ни их социальных корней, ни их традиций. Она может отстаивать свои чудовищные привилегии только организованным террором, как она может обосновывать свой террор только ложными обвинениями и подлогами. Выросши из хозяйственных успехов, самодержавие бюрократии стало главным препятствием на пути этих успехов в дальнейшем. Рост страны немыслим дальше без общего роста культуры, т.-е. без самостоятельности каждого и всех, без свободной критики и свободного исследования. Эти элементарные условия прогресса необходимы армии еще в большей мере, чем хозяйству, ибо в армии реальность или фиктивность статистических данных проверяется кровью. Между тем политический режим социалистической страны окончательно приблизился к режиму штрафного батальона. Все передовые и творческие элементы, которые действительно преданы интересам хозяйства, народного просвещения или народной обороны, неизменно попадают в противоречие с правящей олигархией. Так было в свое время при царизме; так происходит, но несравненно более быстрым темпом, сейчас при режиме Сталина. Хозяйству, культуре, армии нужны инициаторы, строители, творцы. Кремлю нужны верные исполнители, надежные и беспощадные агенты. Эти человеческие типы -- агента и творца -- непримиримо враждебны друг другу.
В течение последних 12-ти месяцев Красная армия лишилась почти всего своего командного состава, который рекрутировался первоначально в годы гражданской войны (1918-20), затем обучался, квалифицировался, пополнялся в течение следующих 15-ти лет. Радикально обновленный и непрерывно обновляемый офицерский корпус, бюрократия поставила под гласный надзор, осуществляемый новыми комиссарами. Тухачевский и с ним цвет командного состава погибли в борьбе против полицейской диктатуры над офицерством Красной армии. По своим социальным качествам военная бюрократия, разумеется, не лучше гражданской. Но конфликты и не проходят совершенно по этому водоразделу. Бюрократия, взятая в целом, сосредоточивает в своих руках две функции: власти и администрирования. Эти две функции и пришли ныне в острое противоречие. Чтоб обеспечить хорошее администрирование, нужно ликвидировать тоталитарную власть. Чтобы сохранить власть, нужно громить самостоятельных и способных администраторов.
Институт комиссаров, введенный впервые, в период строительства Красной армии из ничего, означал, по необходимости, режим двойного командования. Неудобства и опасности такого порядка были совершенно очевидны и тогда, но они рассматривались, как меньшее и притом временное зло. Самая необходимость двоеначалия в армии выросла из крушения царской армии и из условий гражданской войны. Что же означает новое двоеначалие: первый этап крушения Красной армии и начало новой гражданской войны в стране?
Комиссары первого призыва означали контроль рабочего класса над чуждыми и враждебными специалистами. Комиссары новой формации означают контроль бонапартистской клики над военной и гражданской администрацией и, через нее, над народом. Комиссары первой эпохи вербовались из серьезных и честных революционеров, действительно преданных делу социализма. Командиры, выходившие в большинстве своем из рядов старого офицерства или унтер-офицерства, плохо разбирались в новых условиях и, в лице лучших своих представителей, сами искали совета и поддержки комиссаров. Не без трений и конфликтов, двоеначалие привело в тот период к дружному сотрудничеству.
Совсем иначе обстоит дело теперь. Нынешние командиры выросли из Красной армии, неразрывно связаны с ней, и имеют завоеванный годами авторитет. Наоборот, комиссары вербуются из бюрократических сынков, которые не имеют ни революционного опыта, ни военных знаний, ни нравственного капитала. Это чистый тип карьеристов новой школы. Они призваны командовать только потому, что они олицетворяют "бдительность", т.-е. полицейский надзор над армией. Командиры относятся к ним с заслуженной ненавистью. Режим двоеначалия превращается в борьбу политической полиции с армией, причем на стороне полиции стоит центральная власть.
Исторический фильм разворачивается в обратном порядке, и то, что было прогрессивной мерой революции, возрождается в качестве отвратительной и термидорианской карикатуры. Новое двоеначалие проходит через государственный аппарат сверху до низу. Во главе армии номинально стоит Ворошилов, народный комиссар, маршал, кавалер орденов и прочая, и прочая. Но фактическая власть сосредоточена в руках Мехлиса, который, по непосредственным инструкциям Сталина, переворачивает армию вверх дном. То же происходит в каждом военном округе, в любой дивизии, в каждом полку. Везде сидит свой Мехлис, агент Сталина и Ежова, и насаждает "бдительность", вместо знания, порядка и дисциплины. Все отношения в армии получили зыбкий, шаткий, пловучий характер. Никто не знает, где кончается патриотизм, где начинается измена. Никто не уверен, что можно, чего нельзя. В случае противоречия в распоряжениях командира и комиссара, всякий вынужден гадать, какой из двух путей ведет к награде, какой -- к тюрьме. Все выжидают и тревожно озираются по сторонам. У честных работников опускаются руки. Плуты, воры и карьеристы обделывают свои делишки, прикрываясь патриотическими доносами. Устои армии расшатываются. В большом и в малом воцаряется запустение. Оружие не чистится и не проверяется. Казармы принимают грязный и нежилой вид. Протекают крыши, не хватает бань, на красноармейцах грязное белье. Пища становится все хуже по качеству и не подается в положенные часы. В ответ на жалобы командир отсылает к комиссару, комиссар обвиняет командира. Действительные виновники прикрываются доносами на вредителей. Среди командиров усиливается пьянство; комиссары соперничают с ними и в этом отношении. Прикрытый полицейским деспотизмом режим анархии подрывает ныне все стороны советской жизни; но особенно гибелен он в армии, которая может жить только при условии правильности режима и полной прозрачности всех отношений.
Диагноз ясен. Рост страны и особенно рост ее новых потребностей несовместим с тоталитарной мерзостью и потому обнаруживает тенденцию вытеснять, выталкивать, выпирать бюрократию из всех областей. Процесс этот не нашел еще открытого политического выражения, но тем более он глубок и неотвратим. В области техники, хозяйства, науки, культуры, обороны люди опыта, знания, авторитета, автоматически оттесняют назад агентов сталинской диктатуры, в большинстве своем невежественных и циничных прохвостов, типа Мехлиса и Ежова. Когда Сталин обвиняет ту или другую часть аппарата в утрате "бдительности", он этим говорит: вы заботитесь об интересах хозяйства, науки или армии, но вы не заботитесь о моих интересах! В таком же положении находится каждый из агентов Сталина во всех областях страны и на всех ярусах бюрократической башни. Бюрократия может поддерживать дальше свою власть не иначе, как подрывая все основы хозяйственного и культурного прогресса. Так, на новой исторической основе возрождается неожиданно исконний русский антагонизм между опричиной и земщиной. Борьба между ними превратилась в истребление лучших людей страны ее наиболее развращенными отбросами.
Пораженчество, саботаж и измена гнездятся в опричине Сталина. Обер-пораженцем является "отец народов", он же их палач. Обеспечить оборону страны нельзя иначе, как разгромив самодержавную клику саботажников и пораженцев. Лозунг советского патриотизма звучит так: долой тоталитарных пораженцев! вон Сталина и его опричину!╒▒L~