Военные операции в Абиссинии, в Испании, на Дальнем Востоке тщательно изучаются всеми военными штабами, готовящимися к будущей большой войне. Бои испанского пролетариата, эти зарницы будущей международной революции, должны с неменьшим вниманием изучаться революционными штабами: только при этом условии грядущие события не застигнут нас врасплох.
Три концепции боролись -- с неравными силами -- в так называемом республиканском лагере: меньшевистская, большевистская и анархистская. Что касается буржуазно-республиканских партий, то они ни самостоятельных идей, ни самостоятельного политического значения не имели и держались только на спине реформистов и анархистов. Не будет, далее, никаким преувеличением сказать, что вожди испанского анархо-синдикализма сделали все, чтоб дезавуировать свою доктрину и практически свести ее значение к нулю. Фактически в так называемом республиканском лагере боролись две доктрины: меньшевистская и большевистская.
Согласно взгляду социалистов и сталинцев, т.-е. меньшевиков первого и второго призыва, испанская революция должна была разрешить только свои "демократические" задачи, для чего необходим единый фронт с "демократической" буржуазией. Всякая попытка пролетариата выйти за рамки буржуазной демократии является, с этой точки зрения, не только преждевременной, но и гибельной. К тому же в порядке дня стоит не революция, а борьба против мятежника Франко. Фашизм есть "реакция". Против "реакции" надо об'единить все силы "прогресса". О том, что фашизм есть не феодальная, а буржуазная реакция; о том, что против буржуазной реакции можно бороться с успехом только силами и методами пролетарской революции, меньшевизм, сам ветвь буржуазной мысли, не имеет и не хочет иметь понятия.
Большевистская точка зрения, законченно выраженная только молодой секцией Четвертого Интернационала, исходила из теории перманентной революции, именно: даже чисто демократические задачи, как ликвидация полу-феодального землевладения, не могут быть разрешены без завоевания власти пролетариатом, а это, в свою очередь, ставит в порядок дня социалистическую революцию. К тому же сами испанские рабочие с первых шагов революции ставили практически не только демократические, но и чисто социалистические задачи. Требование не выходить за пределы буржуазной демократии означает на деле не защиту демократической революции, а отказ от нее. Только путем переворота земельных отношений можно было бы превратить крестьян, главную массу населения, в могущественный оплот против фашизма. Но землевладельцы неразрывными узами связаны с торгово-промышленной буржуазией и зависящей от нее буржуазной интеллигенцией. Партия пролетариата оказалась, таким образом, перед необходимостью выбора: с крестьянскими массами или с либеральной буржуазией? Включить в общую коалицию и крестьян и либеральную буржуазию можно было только с одной единственной целью: помочь буржуазии обмануть крестьян и тем изолировать рабочих. Аграрную революцию можно было совершить только против буржуазии, следовательно, только мерами диктатуры пролетариата. Никакого среднего, промежуточного режима не существует.
С точки зрения теории в испанской политике Сталина больше всего поражает полное забвение азбуки ленинизма. С запозданием на несколько десятилетий, -- и каких десятилетий! -- Коминтерн полностью восстановил в правах доктрину меньшевизма. Более того: он умудрился придать этой доктрине наиболее "последовательное" и, тем самым, наиболее абсурдное выражение. В царской России, в преддверии 1905 года, формула "чисто-демократической революции" имела за себя, во всяком случае, неизмеримо больше доводов, чем в 1937 году в Испании. Немудрено, если в современной Испании "либеральная рабочая политика" меньшевизма превратилась в реакционную антирабочую политику сталинизма. Вместе с тем доктрина меньшевиков, эта карикатура на марксизм, превратилась в свою собственную карикатуру.