Однако, большевикам не нужно было ждать московских процессов, чтоб задним числом об'яснить причины разложения правящей партии СССР. Они задолго предвидели теоретическую возможность такого варьянта развития и заранее говорили об этом. Напомним тот прогноз, который большевики делали не только накануне Октябрьской революции, но и за ряд лет до нее. Особая группировка сил в национальном и международном масштабе ведет к тому, что пролетариат может впервые придти к власти в такой отсталой стране, как Россия. Но та же группировка сил свидетельствует заранее, что без более или менее скорой победы пролетариата в передовых странах, рабочее государство в России не устоит. Предоставленный самому себе советский режим падет или выродится. Точнее сказать: раньше выродится, затем падет. Мне лично приходилось об этом писать не раз, уже начиная с 1905 года. В моей "Истории русской революции" (см. "Приложение" к последнему тому: "Социализм в отдельной стране") собраны высказывания на этот счет вождей большевизма, за время с 1917 до 1923 года. Все сходятся в одном: без революции на Западе большевизм будет ликвидирован либо внутренней контр-революцией, либо внешней интервенцией, либо их сочетанием. Ленин не раз указывал, в частности, на то, что бюрократизация советского режима есть не технический или организационный вопрос, а возможное начало социального перерождения рабочего государства.
На XI с'езде партии, в марте 1922 года, Ленин говорил по поводу той "поддержки", которую, со времени НЭП'а решили оказывать советской России некоторые буржуазные политики, в частности, либеральный профессор Устрялов. "Я за поддержку советской власти в России, -- говорит Устрялов, -- потому что она стала на дорогу, по которой катится к обычной буржуазной власти". Циничный голос врага Ленин предпочитает "сладенькому коммунистическому вранью". С суровой трезвостью он предупреждает партию об опасности: "Такие вещи, о которых говорит Устрялов, возможны, надо сказать прямо. История знает превращения всяких сортов; полагаться на убежденность, преданность и прочие превосходные душевные качества -- это вещь в политике совсем не серьезная. Превосходные душевные качества бывают у небольшого числа людей, решают же исторический исход гигантские массы, которые, если небольшое число людей не подходит к ним, иногда с этим небольшим числом людей обращаются не слишком вежливо". Словом, партия -- не единственный фактор развития и, в больших исторических масштабах, -- не решающий.
"Бывает, что один народ завоюет другой народ, -- продолжал Ленин на том же с'езде, последнем, прошедшем с его участием, -- ...Это очень просто и всем понятно. Но что бывает с культурой этих народов? Тут не так просто. Если народ, который завоевал, культурнее народа побежденного, то он навязывает ему свою культуру, а если наоборот, то бывает так, что побежденный свою культуру навязывает завоевателю. Не вышло ли нечто подобное в столице Р.С.Ф.С.Р., и не получилось ли тут так, что 4.700 коммунистов (почти целая дивизия, и все самые лучшие) не оказались ли подчиненными чужой культуре?". Это сказано было в начале 1922 г., и притом не в первый раз. История не делается немногими, хотя бы и "самыми лучшими" людьми; мало того: эти "лучшие" могут переродиться в духе "чужой", т.-е. буржуазной культуры. Не только советское государство может сойти с социалистического пути, но и большевистская партия может, при неблагоприятных исторических условиях, растерять свой большевизм.
Из ясного понимания этой опасности исходила левая оппозиция, окончательно сложившаяся в 1923 году. Регистрируя изо дня в день симптомы перерождения, она стремилась противопоставить надвигавшемуся термидору сознательную волю пролетарского авангарда. Однако, этого суб'ективного фактора оказалось недостаточно. Те "гигантские массы", которые, по Ленину, решают исход борьбы, утомились от внутренних лишений и от слишком долгого ожидания мировой революции. Массы пали духом. Бюрократия взяла верх. Она смирила пролетарский авангард, растоптала марксизм, проституировала большевистскую партию. Сталинизм победил. В лице левой оппозиции, большевизм порвал с советской бюрократией и ее Коминтерном. Таков действительный ход развития.
Правда, в формальном смысле сталинизм вышел из большевизма. Московская бюрократия даже и сегодня продолжает называть себя большевистской партией. Она пользуется попросту старой бандеролью большевизма, чтоб лучше обманывать массы. Тем более жалки те теоретики, которые принимают оболочку за ядро, видимость за сущность. Отождествляя сталинизм с большевизмом, они оказывают лучшую услугу термидорианцам, и тем самым играют заведомо реакционную роль.
При устранении с политического поля всех других партий противоречивые интересы и тенденции разных слоев населения должны были, в той или другой степени, находить себе выражение в правящей партии. По мере того, как политический центр тяжести передвигался от пролетарского авангарда к бюрократии, партия изменялась, как по социальному составу, так и по идеологии. Благодаря бурному ходу развития, она потерпела в течение последних 15 лет гораздо более радикальное перерождение, чем социал-демократия за пол столетия. Нынешняя "чистка" проводит между большевизмом и сталинизмом не просто кровавую черту, а целую реку крови. Истребление всего старого поколения большевиков, значительной части среднего поколения, участвовавшего в гражданской войне, и той части молодежи, которая серьезнее восприняла большевистские традиции, показывает не только политическую, но прямо-таки физическую несовместимость сталинизма и большевизма. Как же можно не видеть этого?