Мы уже публиковали материалы этого автора о рабочем движении на Украине. Поэтому представляется уместным напомнить содержание предыдущей статьи.
1999г. Днепропетровск. ОАО «Днепротяжбуммаш», — большой машиностроительный завод. Рабочий паросилового цеха, социалистический активист троцкистской ориентации, О.Дубровский (он же бывший председатель стачкома Опытного трубного завода, уволенный оттуда с «волчьим билетом» в январе 1998г. во время разгрома десятидневной забастовки), в помещении заброшенного цехового «красного уголка» (где по стенам еще пылится КПССовский «агитпроп» десятилетней давности) открывает библиотечку социалистической литературы: произведения Маркса, Ленина, Троцкого, анархо-синдикалистские и троцкистские брошюры, выпуски газет: «Рабочая Демократия»; «Левый авангард»; «Анархия»; «Бюллетень Рабочего Движения», журналы: «Интернационал», «Марксист» и «Анархо-Синдикалист»...
Важная деталь: эта просветительская инициатива не носила самодовлеющего характера, представляя собой лишь один из векторов социалистического активизма. Одновременно с созданием библиотечки, Дубровский пытался организовать рабочее сопротивление на заводе (тред-юнионистский вектор) и проводил агитацию за бойкот президентских выборов в украинском буржуазном государстве, осенью 1999г. распространяя по цехам ОАО «Днепротяжбуммаш» (и еще на нескольких заводах левобережной части Днепропетровска) соответствующую листовку троцкистской группы «Социалистическая Борьба» (политический вектор).
За год своего функционирования в рамках паросилового цеха, библиотечка так и не выявила заинтересованных читателей социалистической литературы среди рабочих. Если что и читалось, то, в основном, газеты. Иногда, по принципу «от противного», вызывали интерес произведения Троцкого (учитывая, скольких «собак» навешала на Троцкого официальная пропаганда всех «мастей», и продолжающуюся, практически полную, недоступность его сочинений для рабочих). К Марксу и Ленину не прикасался никто...
Крошечный фонд библиотечки постоянно пополнялся и расширялся, несмотря на то, что в течение 1999г. она трижды подвергалась анонимному разгрому: кто-то разбрасывал, рвал, топтал грязной обувью книги, газеты и брошюры или попросту все исчезало из постоянно открытого помещения «красного уголка».
Такой же анонимный разгром имел место и в январе-2000. По времени он совпал с организованным Дубровским коллективным запросом рабочих паросилового цеха, на имя генерального директора (он же председатель правления ОАО) г-на Спицкого, по поводу «замораживания» выплаты зарплаты за летние месяцы 1999г., с требованием ознакомить рабочий коллектив цеха с соответствующими официальными документами. Г-н Спицкий так и не ответил на зарегистрированное «в установленном порядке» коллективное заявление рабочих. Ответом менеджеров стала руководимая директором филиала «Энергомаш» г-ном Семенихиным (которому административно подчинен паросиловой цех), кампания запугивания и угроз, в ходе которой, путем индивидуальной обработки, рабочих заставляли отрекаться от своих подписей, а Дубровский был публично определен начальством, как «подстрекатель», «провокатор» и «кандидат No.1 на увольнение». Он был даже отстранен от работы устным приказом г-на Семенихина, за отказ «обсуждать» организацию акции рабочего протеста в кабинете последнего. Январский разгром социалистической библиотечки вполне вписался в эту кампанию.
В марте-2000 Дубровский охватывает информацией о библиотечке все цеха ОАО «Днепротяжбуммаш». Администрация тут же принимает контрмеры. Начальник паросилового цеха г-н Кожанов: то ставит ультиматум, — ликвидировать библиотечку, свернуть пропагандистскую деятельность на заводе или социалистического активиста ждет элементарная фабрикация увольнения через придирки по работе; то, в присутствии рабочих, провоцирует драку; то угрожает «психушкой» (до этого случая, последний раз Дубровскому угрожал «карательной психиатрией» секретарь КПССовского парткома Днепропетровского Промэнергоузла зимой с 1984 на 1985г.); то обещает изъять и сжечь всю литературу. В свою очередь, директор филиала «Энергомаш», в один из мартовских дней лично арестовывает весь библиотечный фонд и требует от Дубровского немедленного увольнения «по хорошему», тут же предъявляя ему счет: затея с библиотекой, «это уже ваша четвертая пропагандистская акция на заводе» ( по счету боссов, первые три, это, очевидно: неудачная попытка организации забастовки ремонтного персонала филиала «Энергомаш» в апреле 1999г. ( к маю-1999 рабочим ОАО «Днепротяжбуммаш» год не платили зарплату!); распространение листовки с призывом к активному бойкоту президентских выборов в августе-ноябре 1999г.; инициирование уже упоминавшегося коллективного обращения рабочих паросилового цеха к генеральному директору в январе-2000). Г-н Семенихин заявляет Дубровскому: «Терпеть мы вас здесь больше не намерены и социалистической пропаганды на производстве не допустим!». Во время подобного «обмена мнениями», Дубровский не раз предлагал менеджерам не брать на себя функции политической полиции, но обращаться в СБУ, в прокуратуру, в суд..., если они возражают против существования социалистической библиотеки на предприятии или не согласны с идейно-политическим содержанием её фонда. Менеджеры отвечали: конечно, они передадут изъятую литературу «куда следует», так как она содержит призывы к свержению существующего общественного строя, но, в то же время, они пресекут эту пропаганду на заводе своими силами. Перед рабочими паросилового цеха, г-н Семенихин формулировал свое понимание проблемы так: «И запомните! Вы наемные работники, которые пришли сюда заработать себе на кусок хлеба! Восемь часов — на работу, полчаса — на прием пищи, и за ворота! Другими делами на предприятии заниматься запрещено!».
Высказались боссы и по поводу прав и свобод, зафиксированных украинской буржуазной конституцией. На вопрос Дубровского, действует ли конституция и, в частности, ст. 34, гарантирующая свободу распространения информации, на территории ОАО «Днепротяжбуммаш», г-н Семенихин, например, при свидетелях, отвечал: «Нет, не действует!», заместитель генерального директора «по режиму» г-н Выходцев сказал: «Действует, но я(!) запрещаю!», а «освобожденный» профбосс «официального» профсоюза г-н Цыганков вообще отказался отвечать на этот вопрос...
При пассивно-отстраненном поведении рабочих паросилового цеха (которые явно сторонились конфликта, чтобы не попасть начальству «под горячую руку»), противостояние отдельного социалистического активиста и заводской администрации продолжилось, хотя всем было ясно, что долго так продолжаться не может... По приказу г-на Кожанова двери в «красный уголок» забиваются, — Дубровский взламывает их; объявления о библиотечке повсеместно уничтожаются, — Дубровский клеит их вновь и вновь... Развивается административный прессинг: выполнение каждой работы под роспись, личный контроль начальника цеха над сроками, качеством и объемами выполняемых работ, следствие с обысками по поводу хищений цветных металлов, в которых, якобы, замешан Дубровский и, наконец, отстранение от работы за отказ выполнять задание, не обусловленное трудовым договором. Уже составлен акт об отказе от предоставленной работы, уже начальник цеха написал две докладных на имя директора филиала, — подготовка для увольнения Дубровского по ст. 40, п.3 КЗоТ Украины («систематическое невыполнение трудовых обязанностей») близка к завершению...
29.03.2000, — объявления о библиотечке, которые 27.03 Дубровский в очередной раз расклеил в цехах завода, полностью уничтожены. Из «красного уголка» исчезает вся масса современных леворадикальных изданий, в том числе анархо-синдикалистские и троцкистские газеты и брошюры, все сочинения Троцкого. На своих местах остались лишь книги Маркса и Ленина. Дубровский, «на прощание», частично восстанавливает библиотечку из резервного фонда и на следующий день увольняется «по хорошему», — «по собственному желанию». Получить еще один «волчий билет» (ст. 40, п.3)?! Этого допустить нельзя! В течение 90-х годов Дубровский и так уже «заработал» от классового врага два таких «билета» за организацию забастовок и на ОАО «Днепротяжбуммаш» уже нанимался с новой, фактически подложной, трудовой книжкой...
После краткого описания первой попытки поставить социалистическое просвещение на промышленном предприятии, очевидно, есть необходимость ответить на несколько вопросов.
Какова, вообще, целесообразность создания подобных библиотек, тем более, непосредственно на производстве?
Какие выводы сделаны из результатов первого опыта?
К идее создания социалистических библиотек на заводах, привели следующие соображения.
В условиях, когда к концу 90-х годов, рожденное в «перестройку» рабочее движение окончательно разложилось; когда почти полностью прекратились какие-либо открытые формы рабочего сопротивления и, прежде всего, стачечная борьба; когда за пределами производства промышленный пролетариат представляет собой атомизированный социум мелко-буржуазных обывателей; когда его сознание переполняют религиозные, этнические, расовые, социальные предрассудки, иллюзии, заблуждения и мифы; когда в идеологической борьбе, как пишет украинская буржуазная пресса, «телевизор победил коммунизм», — в этих условиях, для социалистов, работающих в пролетариате, с их мизерными, на сегодня, силами и возможностями, остается одно поле деятельности — просвещение.
Вполне конкретные социально-исторические условия существования в СССР, обусловили разрыв рабочего класса с идейными ценностями социализма. Это значит, что марксисты вновь стоят перед задачей привнесения социалистического сознания в пролетариат. Как показывает исторический опыт, даже недавний опыт 90-х годов ХХ ст., сам пролетариат не в состоянии перешагнуть идеологических рамок тред-юнионизма, то есть рамок борьбы «за копейку на рубль» цены рабочей силы наемного раба. Просвещение, в контексте такой задачи, понятие очень широкое, включающее в себя многие аспекты. По мнению автора, сейчас наиболее насущной задачей социалистического просвещения является объяснение действия механизмов капиталистической эксплуатации, формирования, как писал Энгельс, «правильного понимания различных сторон капиталистического способа производства», для возможно более широкой аудитории «пост-советских» индустриальных рабочих.
Практически все предполагалось реализовывать так: используя буржуазно-демократические свободы (слова, печати, распространения информации), основывать непосредственно на промышленных предприятиях (где довольно часто еще сохранились, сваленные где-нибудь в кучу, остатки библиотек КПССовских парткомов, — сочинения Маркса, Ленина, иногда, даже Плеханова) социалистические библиотечки. Ведь именно там, (и только там!) на рабочих местах, сам производственный процесс сбивает разобщенную массу современных пролетариев в какие-никакие, но все-таки коллективы, воздействие на которые представляется значительно более эффективным, нежели пропаганда «по месту жительства». Через деятельность таких заводских библиотек предполагалось выявлять заинтересованных читателей и целенаправленно формировать их социалистическую ориентацию. Из таких читателей, на следующем этапе, должны были быть созданы просветительские (прежде всего, политэкономические) кружки, которые вполне могли бы собираться и заниматься уже вне территории предприятий. Параллельно с задачей возможно более широкого просвещения индустриальных рабочих, эта деятельность, в современных условиях всеобщей пассивности и деморализации, позволяла бы решать еще одну важнейшую задачу. Именно через занятия таких кружков можно было бы выявлять (при значительном отсеве, что естественно) людей, в перспективе способных на целенаправленную, длительную, упорную политическую работу в промышленном пролетариате. Автор думает, что только через просвещение можно готовить будущих социалистических активистов в условиях, когда рабочий класс буквально раздавлен наступлением капитализма. Именно таким, — заводские библиотеки — рабочие кружки — отбор людей из этих кружков, представлялся процесс первичного накопления кадров пролетарских революционеров в современных тяжелых условиях.
Результаты первого опыта внесли свои коррективы в эти замыслы. Почти полное отсутствие интереса рабочих к соответствующей литературе (в течение года в паросиловом цехе ОАО «Днепротяжбуммаш» вяло читались газеты типа «Рабочей Демократии»; за месяц интенсивного оповещения рабочих большого машиностроительного завода о существовании библиотечки, ею не заинтересовался ни один рабочий!) еще раз подчеркнуло их констатируемую отчужденность от социалистических ценностей. В то же время, события на ОАО «Днепротяжбуммаш» позволяли сделать вывод о том, что капиталистические менеджеры не допустят функционирования социалистических библиотек непосредственно на предприятиях. Можно было думать, что классовый инстинкт верно подсказывал начальникам о потенциальной опасности такой просветительской деятельности среди наемных рабочих. Сама реакция классового врага говорила о том, что попытки наладить просвещение, нужно продолжать, но продолжать по другому, учитывая итоги и уроки первого опыта.
В марте-2001 Дубровскому удалось вернуться на Опытный трубный завод, — предприятие по производству особотонкостенных высокоточных холоднокатанных труб из различных сплавов, работающее, в основном, по заказам российского ВПК. К этому времени, разгромившая стачку в январе 1998г. и затем почти три года не платившая зарплату рабочим, администрация директора Блощинского «отступила» с завода, попав в орбиту следственных действий спецслужб буржуазного государства по поводу экономических преступлений. Новая администрация, в лице фактического руководителя предприятия, главного инженера г-на Правдина, принимая Дубровского обратно, продиктовала ему условия: «Если хочешь работать, — никакой политической деятельности и никаких попыток организации рабочих!». Социалистический активист, без возражений выслушавший этот ультиматум, не собирался, однако, выполнять его условия... С первых же дней началась политическая деятельность через распространение троцкистской прессы, начались и попытки организовать рабочее сопротивление капиталистическим боссам. Просветительская инициатива в это время получает новый импульс. Благодаря поддержке Научно-просветительского центра «ПРАКСИС»(Москва), появляется возможность открыть в Днепропетровске филиал независимой социалистической библиотеки им. Виктора Сержа. Поэтому, замысел о постановке социалистического просвещения промышленных рабочих приобрел теперь более широкий размах. Было решено охватить абонентской сетью библиотеки сразу несколько заводов левобережной части Днепропетровска.
Будучи квалифицированным рабочим по двум профессиям: трубопрокатчика (вальцовщика) холодного проката труб и ремонтника парокотельного оборудования, Дубровский в течение 90-х годов, наверное, представлял собой украинского последователя легендарных североамериканских «wobbles» начала ХХст. Вышибаемый классовым врагом, он переходил с завода на завод в левобережных районах Днепропетровска, организовывая там забастовки и другие формы синдикалистского сопротивления наступлению пробуржуазной бюрократии на рабочий класс (за десять лет — восемь забастовок и шесть увольнений, из которых лишь одно, — «по собственному желанию», — с ОАО «Днепротяжбуммаш»). Уже в 1996г. боссы присвоили ему почетный титул «агитатора, провокатора и профессионального организатора забастовок». На каждом заводе, где Дубровский пытался организовать рабочих на отпор эксплуататорам, у него остались связи, остались сочувствующие. Именно из этих людей и предполагалось создать сеть представителей абонемента, которые размещали бы объявления о деятельности библиотеки на своих предприятиях, принимали бы заказы рабочих на социалистическую литературу. Сама библиотека, её фонд, находился бы вне территории того или иного завода, в месте, известном только очень ограниченному кругу лиц, то есть, библиотечный фонд был бы выведен из под возможного непосредственного воздействия классового врага. Однако, уже предварительные контакты по поводу создания такой абонентской сети, сразу обозначили первую неудачу нового варианта постановки социалистического просвещения индустриального пролетариата. Ни один из симпатизантов не согласился взять на себя обязанности представителя абонемента библиотеки, ссылаясь на возможные, скорее, даже, неизбежные «неприятности», то есть преследования со стороны «своего» заводского начальства. Дубровский пытался убедить товарищей в том, что во время подобной деятельности они будут находиться в буржуазном «правовом поле», под защитой украинской конституции, реализуя свое конституционное право на свободу распространения информации. Но такие аргументы никого не убедили... «У нас неправовое государство и начальники плюют на законы, плюют на конституцию», — отвечали социалистическому активисту те, кого он пытался привлечь к развертыванию абонентской сети и к легальному её представительству. Напрашивался вывод: даже наиболее сознательные, можно сказать, лучшие представители нынешней деморализованной рабочей массы, пронизаны настроениями беззащитности, беспомощности, безнадежности и бессмысленности какой-либо общественной деятельности, альтернативной существующему порядку. Здесь нужно также принимать во внимание тот фактор, что контактеры Дубровского были, в преобладающей степени, сочувствующими тред-юнионистской составляющей его прошлого активизма и, в то же время, весьма далекими от понимания необходимости пропаганды социалистических идей. Таким образом, реализация инициативы с абонементом социалистической библиотеки замкнулась на её авторе и, соответственно, на территории Опытного трубного завода.
Как и на ОАО «Днепротяжбуммаш», просветительская инициатива не носила здесь самодовлеющего характера. Возвратившись на Опытный трубный завод, как организатор проигранной три года назад десятидневной забастовки, Дубровский, игнорируя предъявленный ему ультиматум, и несмотря на довольно плотный надзор со стороны заводской администрации, вновь начинает инициировать «практически-экономическое сопротивление капиталистам». Не прошло и года после его возвращения, как боссы, не без оснований, уже связывают с ним свои эпизодические конфликты с рабочими. Отказались резчицы труб 7.11.2001г. резать титановые трубы абразивными кругами (что, кстати, запрещено санитарно-гигиеническими нормами охраны труда в трубном производстве), продержавшись «в отказе», под давлением начальства, всего лишь до обеденного перерыва первой смены 8.11., — это подстрекательство Дубровского; возник довольно жалкий всплеск протеста по поводу минусовой температуры в производственных помещениях в декабре-2001, — организовал его именно Дубровский; упала производительность труда прокатчиков смены «А» в начале 2002г., перестали они в это время гнаться за количественными показателями, то есть удешевлять и удешевлять цену своей рабочей силы, — это вновь его подрывная агитация...
Но, пожалуй, основным направлением тред-юнионистской, по своему содержанию, агитации, в это время становится агитация за солидарно-коллективный отказ от ежедневной 12-тичасовой работы, за возвращение к 8-мичасовому рабочему дню для трубопрокатчиков, — рабочих основной профессии и против «черных суббот», — для всех, кто «держится за трубу», то есть, для рабочих всей технологической цепочки по изготовлению холоднокатанных и холоднотянутых труб. Дело в том, что вернувшись на завод в марте-2001, Дубровский столкнулся с режимом сверхэксплуатации прокатчиков — 12-тичасовым рабочим днем и очень редкими выходными (один-два выходных дня в месяц!), которого не было на момент его увольнения по ходу забастовки в январе 1998г., [не укладывающаяся в рамки «нормальных» отношений между наемным трудом и капиталом, печальная, скорее, даже шокирующая, история того, как «по просьбам трудящихся» на этом государственном предприятии постепенно вводился нелегальный двенадцатичасовой рабочий день (с использованием «параллельной» отчетности и т.д.) в условиях, когда уже почти два года не платилась заработная плата, заслуживает отдельного рассказа и, наверное, особого политэкономического анализа.] а «черные субботы» были реставрированы менеджерами уже в конце 2001г.
Полтора года настойчивой, хотя порой и казавшейся совсем безнадежной, агитации, тем более, агитации, имеющей под собой сугубо легитимную основу в действующем буржуазном трудовом праве, понадобилось для того, чтобы в этом направлении наконец-то произошел какой-то прорыв. Наверное, главным препятствием здесь была иллюзия высоких заработков, которую создавала ежедневная двенадцатичасовая работа, при чрезвычайно низкой цене рабочей силы на этом государственном предприятии, где она произвольно занижена, даже по сравнению с теми минимумами оплаты наемного труда, которые декларируются, но, оказывается, вовсе не гарантируются украинским буржуазным государством.
Итак, в октябре (18.10) 2002г. прокатчики смены «А» трубопрокатного цеха Опытного трубного завода, в составе которой все время работал и вел агитацию Дубровский, отказались работать по 12 часов в день и по выходным. В явочном порядке смена стала работать по 8 часов с двумя выходными, — то есть, в режиме 40-часовой рабочей недели, в соответствии с действующим законодательством о труде. Несмотря на то, что другая смена, — смена «Б», не присоединилась к этой акции рабочего сопротивления и продолжала работать по 12 часов, весь график двусменной работы был скомкан, и уже через неделю администрация оказалась вынужденной сама отменить 12-тичасовую работу и для смены «Б». Рабочие смены «А» сразу подверглись довольно серьезному давлению. Тут же появившись в цеховых пролетах, заинтересованно выясняли, как и почему прокатчики отказались работать по 12 часов, начальник отдела труда и зарплаты г-жа Макарова и «помощник директора по безопасности» г-н Кривега. Начинается индивидуальная и коллективная обработка. Одно сменное собрание следует за другим. Их проводили заместители начальника ТПЦ, г-да Чернорот и Моисеев (в то время и.о. начальника цеха). В ход идет характерная, хорошо Дубровскому знакомая, комбинация угроз и обещаний, непроверяемой информации и заведомой лжи. Боссы прибегают и к своей обычной тактике раскалывания, разложения зародышей солидарного коллективизма, — к методу индивидуальной ответственности, — «пусть каждый отвечает сам за себя», и требуют от рабочих, чтобы каждый из них, в отдельности, формулировал перед лицом начальства свои личные причины отказа работать по 12 часов. Дубровский решительно дезавуирует эти попытки и озвучивает перед боссами коллективную позицию, исходя из общепролетарских интересов. Индивидуальная обработка личного состава взбунтовавшейся смены началась сразу же, с 18.10.. Но после неудачных, для начальников, сменных собраний, где им приходилось, перед рабочими, полемизировать с Дубровским, она резко усилилась и велась в нагло-нахрапистой форме грубого давления, не прекращаясь, практически, ни на один день. Что можно было противопоставить такой тактике господ? Только категорический отказ каждого из рабочих вести подобные «беседы» в кабинетах начальников, отказ, в основе которого должно лежать сознание правоты своего дела, понимание недопустимости контактов с классовым врагом за спиной товарищей и уверенность в пролетарской солидарности. К сожалению, трубопрокатчики не обладали в нужной степени этими качествами...
Однако, в 20-х числах октября 2002г. администрация так и не смогла заставить смену «А» вновь приступить к ежедневной 12-тичасовой работе. Таким образом, срывалось выполнение заказов, рассчитанное на круглосуточную, со сменами по 12 часов, и почти без выходных, работу трубопрокатчиков, и производству прибыли на этом капиталистическом предприятии был нанесен значительный урон. Поэтому, можно сказать, что обстановка вокруг «отказников» накалялась с каждым днем. Ведь это была победа, маленькая победа рабочего сопротивления на Опытном трубном заводе! Впервые, после начала общезаводской забастовки в декабре 1997г. (в возможность которой тогда тоже не верил никто, — ни враги, ни друзья, ни начинающие рабочие активисты), рабочие успешно противопоставили свою организованную классовую солидарность произволу господ.
В обстановке нарастающей напряженности, когда реальные хозяева этого, формально государственного предприятия (входящего в парламентский список стратегических, не подлежащих приватизации, предприятий украинской промышленности), каждый день несли непредвиденные убытки, Дубровский решает развивать достигнутый успех, как всегда, пытаясь комбинировать тред-юнионистский, по своему содержанию, активизм с социалистической пропагандой.
30.11.2002г. на Опытном трубном заводе произошло интересное событие. Впервые после краха КПССовского режима, «официальный» профсоюз, эта пресловутая «школа коммунизма» немногим более десяти лет назад, а затем, с теми же «кадрами», записной «социальный партнер» новой буржуазии и старой бюрократии, проводит конференцию по перевыборам своего заводского комитета! Среди рабочих завода, членство в этом квази-профсоюзе почти поголовное. Так, в трубопрокатном цехе, лишь Дубровский и электрик Плеханов (единственный, на сегодня, в цехе член КПУ) не состоят в нем. Но даты предыдущих перевыборов завкома не помнит никто! Она затерялась где-то в 80-х годах! Десять лет после-«перестроечных» унижений, издевательств и сверхэксплуатации, — за все это время рабочие даже не пробовали, даже не замышляли(!) переизбрать этот, давно уже формально неправомочный завком, который своим молчанием, своей бездеятельностью, или своим гнусным поведением во время забастовки зимой 1997-98гг., санкционировал все, что вытворяли боссы с рабочими этого предприятия. И вот теперь, боссы сами озаботились постановкой спектакля «перевыборов».
В декабре 2001г. они избавляются от своей старой, проверенной, но ставшей уже одиозной, креатуры — «освобожденного» профбосса Ермоленко, просидевшего в кресле председателя завкома еще с до-«перестроечных» времен, и усаживают в него, только что появившегося на заводе, сотрудника отдела снабжения, отставного офицера Диденко, подбросив ему в помощь из Трубного института «освобожденного» заместителя, — тертого профсоюзного чиновника с двадцатилетним стажем, — г-на Степанова. Надо отметить, что при тотальном равнодушии и пассивности рядовых членов «официального» профсоюза, заводская администрация и её «профсоюзные» марионетки, как издевались, так и продолжают издеваться над базовыми принципами организации и функционирования тред-юнионов. Так, на следующий день после своего «избрания» (26.12.2001) «конференцией» назначенных начальством «делегатов», г-н Диденко своей подписью «санкционирует» реставрацию «черных суббот», этого рудимента внеэкономического принуждения пролетариев к более производительному труду, который, под давлением рабочих был отменен, вернее сказать, был опрокинут рабочими завода в 1990г.[его реставрация, спустя одиннадцать лет, не вызвала ни малейшего всплеска возмущения и протеста, как ни старался Дубровский его возбудить. Фактически, в любой праздничный день (кроме православных церковных праздников!) и в каждый выходной работают если не все, то отдельные элементы технологической цепи по изготовлению труб. Но это, все-таки, оплачиваемый в двойном размере труд. Реставрация «черных суббот» означала, в свою очередь, что каждый рабочий 12 дней в году производит продукцию без оплаты труда, то есть без расходов капитала на покупку рабочей силы. Какой новый источник прибыли!] В марте 2002г. такая же напрочь фальсифицированная конференция (и опять же, — при полной апатии рабочих), с подачи новых профбоссов, «принимает» коллективный договор на 2002г., ряд положений которого, ухудшал позиции наемных работников даже по сравнению с действующим КЗОТ, что вполне определенно запрещено все тем же буржуазным трудовым правом. В августе-2002 «официальный» профсоюз на заводе подвергся реорганизации. Формально-фиктивные цеховые комитеты были объявлены распущенными и вместо них введен институт «доверенных лиц», которыми стали бывшие председатели цехкомов, ранее, в свою очередь, также назначенные администрацией. Такое «доверенное лицо», на вопрос о собрании по выборам делегатов на конференцию, может, не моргнув глазом, сказать: «А у нас сам начальник цеха назначает делегатов!»
Но, несмотря на такое чудовищное издевательство над организационными принципами тред-юнионизма, несмотря на то, что и конференция
30.10.2002 также была фальсифицирована администрацией через назначение «делегатов» (из 120 назначенных «делегатов» не менее половины составляли рабочие, остальную часть, — ИТР и разнокалиберные представители все той же администрации), Дубровский решил использовать её как трибуну для обращения к рабочим всего завода, с намерением озвучить там самые острые, самые злободневные проблемы положения наемных рабочих на этом государственном предприятии. Задача получения этой трибуны была успешно решена, несмотря на противодействие Диденко и Степанова. В конце концов, вопрос о возможном присутствии и даже выступлении Дубровского выносится на голосование «делегатского» корпуса конференции, которое решает вопрос не в пользу отрицавших такую возможность профбоссов.
Невнятное бормотание о фиктивной деятельности «официального» профсоюза на заводе, — доклад г-на Диденко. Водопад цифири, которую трудно воспринять на слух и, тем более, практически невозможно проверить, — содоклад директора Трубного института и, по совместительству, директора завода г-на Сергеева, уверявшего «делегатов» в крайне низкой рентабельности производства такой высоколиквидной продукции, как холоднодеформированные бесшовные высокоточные трубы из различных сплавов. На таком фоне, Дубровский [кроме него в прениях выступил лишь один, проинструктированный им заранее, прокатчик, к сожалению, «смазавший» острый вопрос об имевшей место практике маскировки ежедневного 12-тичасового труда фальшивой отчетностью] обратил внимание рабочей части аудитории (он сразу сделал акцент на том, что обращается исключительно к ней) на отсутствие отопления в производственных помещениях и на угрозы администрации при попытке протеста против этого безобразия в декабре-2001, на «жесткий» и «мягкий» варианты ликвидации «черных суббот» силой организованной рабочей солидарности, на игнорирование боссами так называемого «отраслевого соглашения» между министерством промышленной политики и «официальным» профсоюзом металлургов, более того, на игнорирование боссами тех минимумов по оплате труда, которые заложены в действующем трудовом законодательстве. Заранее отвечая на обычные аргументы администрации об отсутствии средств для решения этих проблем, Дубровский привязывает эти больные вопросы к условиям существования частных фирм на территории завода, — арендные договора, формальные и неформальные отношения частных предпринимателей и руководителей государственного предприятия, то есть, озвучивает тему, обсуждение которой, в течение последнего десятилетия, неформально табуировано на Опытном трубном заводе.
Это выступление было встречено возгласами одобрения и аплодисментами «делегатов»-рабочих, но вызвало резкую, взрывную реакцию администрации и её профсоюзных марионеток, и было ими оборвано практически на половине (Дубровский лишь обозначил перед рабочими следующие пункты своего выступления: «гибкие» тарифные ставки; сугубый произвол начальников при начислении различных доплат; личный состав и деятельность переизбираемого здесь завкома и обратил их внимание на то, что его выступление срывается боссами). Председательствующий г-н Степанов, непрерывно перебивая рабочего активиста, срывал его выступление, ссылаясь на регламент. Г-н Сергеев, сидя в президиуме, требовал «прекратить выступление, нагнетающее обстановку!». Г-н Правдин, стремительно, вне всякого регламента, выскочивший на трибуну вслед за Дубровским, сразу же «перевел стрелки» на количественные показатели труда прокатчиков, обвинив Дубровского и остальных рабочих смены «А» в желании не работать, но получать зарплату... Заместитель директора по общим вопросам г-жа Баранник произнесла истерический спич, заклеймив Дубровского «ставленником фашизма и экстремизма». Председатель объединенного профкома Опытного трубного завода и Трубного института (здесь есть еще и такая фиктивная структура) г-н Згура назвал «экстремизмом» требование выполнять «отраслевое соглашение» между его профсоюзом и администрацией по величине оплаты труда...
Впрочем, после этого конференция развивалась вполне по сценарию её устроителей. Это может показаться невероятным, но это факт, — после всего, что было за последние 11 лет, «делегаты» дают удовлетворительную оценку «работе» своего, давным-давно нелегитимного профкома. Аудитория, особенно её рабочая часть, уже устала и спешит домой (чрезвычайно быстрая утомляемость аудитории, — обычная, еще с КПССовских времен, картина заводских собраний, где рабочие используются в качестве статистов и, разумеется, даже не пытаются изменить такое унизительное положение) и поэтому, с подачи г-на Степанова быстренько избирается новый завком. На этот раз он укомплектован из «доверенных лиц» (следует читать, — доверенных лиц администрации) и состоит из 11 человек. Гендерный состав завкома забавен: г-да Диденко и Степанов, в компании девяти дам, оказавшихся «доверенными лицами» в новой заводской структуре «официального» профсоюза. На этом спектакль «перевыборной» конференции заканчивается, а у Дубровского, несмотря на то, что он работал во вторую смену и спешил в цех, происходит конфиденциальная беседа с г-ном Правдиным в его кабинете. Этот развязный топ-менеджер взбешен. Оказывается, он готов обсуждать с Дубровским любые вопросы с цифрами в руках, но только в этом кабинете! Их ни в коем случае нельзя выносить на трибуну, предавать гласности перед рабочими! Г-н Правдин предоставляет рабочему активисту копию документа под названием «План поступления и расхода денежных средств на ОЗ ГТИ с 28.10.2002 по
08.11.2002», показывающего дефицит в 50 000 гривен и предлагает изучать её. Но тут же выясняется, что далеко не все вопросы готов обсуждать сей господин. Известные Дубровскому факты функционирования на заводе сектора «теневой экономики», намек на реальных, но «теневых» хозяев этого, формально государственного предприятия, заставляют г-на Правдина, в состоянии тихого бешенства, перейти на язык угроз. Однако, конфиденциальность нарушается вторжением г-жи Баранник, которая не стесняется в выражениях по поводу выступления Дубровского на прошедшей конференции.
На следующий день, на пересменку в участок сплавов ТПЦ является грозная комиссия в составе г-на Правдина, г-на Кривеги, г-жи Макаровой, двух заместителей начальника ТПЦ, господ Чернорота и Вотковского, а также новоиспеченного председателя «официального» завкома г-на Диденко, для выяснения обстоятельств того, каким образом Дубровский смог оказаться на профсоюзной конференции! Дело в том, что при работе во вторую смену, только сменный мастер мог административно санкционировать отсутствие Дубровского на рабочем месте и, следовательно, простой его трубопрокатного агрегата на время проведения конференции. В присутствии рабочего коллектива, комиссия заставляет сменного мастера Баштового униженно оправдываться, к тому же, ему придется писать объяснительную... Витийствует г-н Правдин. Угрозы и еще раз угрозы в адрес Дубровского: «мы» не позволим ему «будоражить» и «баламутить народ» и очень скоро его здесь не будет, от него надо избавляться, так как все революции приводят к одному, — к разрухе и нищете, а их, работодателей, путь, — путь созидания и будущего процветания... Г-н Правдин также обвиняет Дубровского в нарушении условий ультиматума, предъявленного ему при возвращении на завод в марте 2001г. По словам этого босса, Дубровский, оказывается, испортил вчерашний праздник по поводу того, что, наконец, на заводе состоялся профсоюз и своим выступлением лично оскорбил его и г-на Сергеева. Рядом угрюмый держиморда г-н Кривега (бывший, «при старом режиме», начальник уголовного розыска Самарского района Днепропетровска) вполголоса выясняет у сменных мастеров Баштового и Зеленова подробные обстоятельства «прокола» с появлением Дубровского на профсоюзной конференции. Остальные члены комиссии молчат, как, впрочем, молчат и рабочие. Никто из них не возразил зарвавшемуся менеджеру, не поддержал Дубровского в его оппонировании этому шквалу наглых угроз. Впоследствии, это дало повод г-же Макаровой, в личной беседе с Дубровским, издеваться над уровнем пролетарской солидарности трубопрокатчиков: а ведь ваши товарищи, — штрейкбрехеры, — заткнулись, молчали, бросили, не поддержали вас, — злорадно комментировала она этот эпизод.
Ноябрь-2002. Обстановка все напряженнее. Двенадцатичасовой работы нет, а значит, убытки господ все растут и растут. Рабочий коллектив «взбаламучен», — выступление Дубровского на конференции «официального» профсоюза — основная тема разговоров в первые дни ноября. Вокруг него самый плотный административный контроль и множатся слухи о предстоящих репрессиях. Председатель заводской комиссии по трудовым спорам, сотрудница отдела труда и зарплаты г-жа Баштовая, оказавшись как-то на участке сплавов, дает Дубровскому такую оценку сложившейся ситуации: «Мы понимаем, что Вы правы и в своих выступлениях и в своих действиях, но на заводе к власти пришли люди денежные и очень серьезные. Бороться с ними у Вас не получится, — слишком разные весовые категории. У Вас есть выбор — или приспособиться или умереть...»
«День Седьмого ноября, красный день календаря», — в этот день отмененного украинской буржуазной властью праздника пролетарской революции на Опытном трубном заводе происходит несколько интересных событий. На официальных досках объявлений, как правило, всегда пустых, появляется следующее объявление:
Независимой революционно-социалистической
на русском, итальянском и английском языках,
о борьбе против буржуазии и её государства,
за освобождение рабочего класса от эксплуатации,
За справками и литературой обращаться: трубопрокатный цех, участок сплавов, прокатчик Дубровский О. Б.»
Объявления висят всю первую смену, где-то до 15.00, когда, по свидетельству очевидцев, их сорвал г-н Кривега.
Начальник ТПЦ г-н Киселев выпускает распоряжение, которым лишает прокатчиков смены «А» 25% заработка за октябрь, под предлогом того, что смена «А» произвела за октябрь на 4800 метров труб меньше, чем смена «Б», «при большем количестве человекодней». Дубровский готовил своих товарищей к неизбежности репрессий материального порядка за отказ работать по 12 часов. Но чтобы так абсурдно?! Как, при одинаковом количестве людей, у смены «А» может быть больше человекодней, чем у смены «Б»?! А если считать человекочасы?! Ведь смена «А» уже с 19.10 не работала ни по выходным, ни по 12 часов, в отличие от смены «Б», которая продолжала работать по 12 часов вплоть до 28.10. и в которой, тем более, пресловутые «суточники» трудились по выходным по 24 часа! (Речь идет о сложившейся, в составе смены «Б», довольно сплоченной группе шкурно-рваческих элементов из совсем молодых рабочих, чье желание заработать как можно больше, густо замешено на самом холопском отношении к начальству. По выходным дням они сутки напролет (!!!) — например, с 7.00 в субботу до 7.00 в воскресенье, стоят у трубопрокатных агрегатов. Маркс по этому поводу писал 150 лет назад: «Рабочие конкурируют между собой тем, что один работает за двоих». На Опытном трубном заводе также актуальны и следующие строки Маркса: «...если дана заработная плата, МАКСИМУМ ПРИБЫЛИ соответствует такому удлинению рабочего дня, какое только допускают физические силы рабочего». В будни по 12, в выходные, — по 24 часа, — физические силы двадцатилетних рвачей пока еще это допускают...)
Все эти вопросы Дубровский обсуждает с товарищами по смене, которые выглядят явно подавленными таким разворотом событий. Он также пытается задать их сменным мастерам и заместителю начальника ТПЦ г-ну Чернороту, который явился на пересменку в участок сплавов, чтобы прокомментировать распоряжение г-на Киселева. Но мастера ничего не могут ответить, явно опасаясь «ляпнуть» что-то противоречащее распоряжению начальника цеха, а г-н Чернорот заявляет, что вообще отказывается отвечать на вопросы Дубровского. При этом, он, помахивая бланком распоряжения, говорит прокатчикам обеих смен: «Надеюсь, что вы все понимаете подоплеку этого распоряжения...».
Получив такой удар по карману, пролетарская солидарность прокатчиков смены «А» дала трещину, а вскоре и вовсе рухнула... Первым тревожным симптомом явился тот факт, что половина прокатчиков, при работе во вторую смену, (когда закрыта заводская столовая) вдруг перестала обедать вместе со всеми в обычном месте, — в комнате отдыха прокатчиков, и переместилась в помещение дежурных слесарей, где эти обеды регулярно посещал сменный мастер Баштовой.
Между тем, Дубровский продолжает расклейку объявлений о социалистической библиотеке, но они начали регулярно исчезать. Вскоре выясняется, что, по указанию г-на Кривеги, их срывают сотрудники частной охранной структуры «LEVIT», которая с конца 2000г., то есть со времени прихода на завод администрации Правдина-Бестужевой, охраняет не только проходную и периметр территории завода, но и патрулирует внутри производственных помещений, а также имеет там стационарные круглосуточные посты. В оперативном отношении бойцы «LEVIT» на заводе подчинены г-ну Кривеге. В разговоре с одним из них, Дубровскому удается выяснить, что Кривега не только обязал их срывать объявления о социалистической библиотеке, но и писать по этому поводу рапорты. Дубровский указывает охраннику на то, что подобными действиями нарушается украинская конституция, которая гарантирует свободу распространения информации. Возможно, отвечает тот, но у него приказ г-на Кривеги и он будет его выполнять, чтобы там по этому поводу ни говорила конституция...
11.112002, на проходной, при входе на завод, Дубровского задерживают бойцы «LEVIT», отводят в караульное помещение и проводят там «досмотр» его сумки. На вопрос: «Что ищем, ребята?», начальник караула отвечает, что по указанию г-на Кривеги, они ищут «вносимую незаконную документацию», и по тому же указанию Дубровский и впредь будет досматриваться при входе на завод. А вообще, все вопросы к Кривеге, мы лишь выполняем приказ...
13.11.2002 — перелом ситуации в пользу классового врага. Происходит все очень некрасиво. Не выдержав удара по карману и продолжавшегося скрыто-неформального воздействия известного метода «кнута и пряника»,уже несколько дней обедавшая отдельно половина прокатчиков смены «А», тайком от остальных своих товарищей, вступила в сговор с начальством и капитулировала перед ним, вновь согласившись работать по 12 часов ежедневно, в том числе и по выходным дням. Информация, конечно, просочилась, и Дубровский поздно вечером 13.11 уже знал, что штрейкбрехеры выходят на 12-тичасовую работу в субботу, 16.11.2002. Но действительность оказалась еще хуже. Когда на следующий день, 14.11, смена «А», вернее её стойкая половина, пришла на работу к 15.00, то она наткнулась на вновь работающую по 12 часов смену «Б» и на ехидные ухмылки господ-начальников, которые, мол, ждут смену «А», во главе с мастером Баштовым, к 19.00, — ведь вы уже вновь согласились работать по 12 часов! Первое время, после этого предательства, посреди цехового пролета возникла невидимая стена отчуждения, — не менее недели одна половина смены не общалась с другой. Но затем, сам производственный процесс сделал свое дело, и необходимое по работе общение возобновилось, тем более, что под продолжающимся давлением администрации, ряды стойкой половины продолжали таять... Но ни один из капитулянтов от 13.11, так и не счел нужным подойти к Дубровскому и хоть как-то объясниться. И только недели через три, когда самая острая неприязнь уже прошла, Дубровский сам задал вопрос: как же так?! Но люди, в середине октября, буквально бившие себя в грудь и кричавшие громче всех, — все, больше никакой работы по 12 часов, больше никакой работы по выходным, — теперь что-то невнятно бормотали о детях, которых надо кормить или о том, что теперь каждый сам за себя... Стойкие «отказники» теперь оказались болтающимися между работающим по 12-тичасовому графику большинством прокатчиков. «Болтанка» между штрейкбрехерами соответствующим образом обеспечивалась администрацией. «Отказники» стали получать самые тяжелые и проигрышные в денежном отношении работы: поломанные или не обеспеченные трубной заготовкой трубопрокатные агрегаты, или прокат, не дающий ни какой возможности «гнать метры», то есть зарабатывать... Конечно, Дубровский понимал, что рабочее сопротивление опять и опять потерпело поражение, что остается только держаться из чувства собственного достоинства, показывая, и братьям по классу, и классовому врагу, что есть все-таки кто-то, не считающий себя покорным рабочим скотом.
В то же время он продолжал клеить объявления о библиотеке, а «левитовцы» продолжали их уничтожать. 15.11, при «обмене мнениями» у ворот трубопрокатного цеха, г-н Правдин сообщает Дубровскому, что подает материалы на него в «правоохранительные органы»... Одновременно развивается административный прессинг. По разным поводам начальство требует от Дубровского писать объяснительные: то за имевший место сменный простой одного трубопрокатного агрегата, якобы, по его вине, то за отказ работать на двух агрегатах одновременно, независимо от оплаты такой работы. Начальник цеха г-н Киселев также требует писать объяснительные по факту чтения газет на рабочем месте при отсутствии работы, по факту расклейки объявлений о социалистической библиотеке, одновременно угрожая лишить Дубровского пятого квалификационного разряда и вообще уволить. Борьбу за восьмичасовой рабочий день этот босс прокомментировал Дубровскому так: «Это ты накрутил?! Какое ты имел право мешать людям зарабатывать?! Когда люди хотят что-то заработать, они работают и по двадцать часов!» Доходит до смешного, — начальник участка сплавов г-н Сторубель буквально бросается к Дубровскому, когда тот в течение дня начинает разговаривать с тем или иным рабочим. Рабочему активисту проблематично даже сходить в туалет, в соседний пролет, — его отсутствие сразу фиксировалось и начинались выяснения, — где он был и сколько времени отсутствовал...
19.11.2002, в разгар рабочего дня, по участку сплавов бродит г-н Кривега в компании презентабельной дамы и невзрачного молодого человека. Через какое-то время он отделяется от своих спутников, подходит к Дубровскому и предлагает немедленно прибыть к нему в кабинет. Так не получится! У Дубровского сменное нормированное задание, которое надо выполнять, и вообще, все пожелания и распоряжения вышестоящей администрации он воспринимает только через указания мастера! Только мастер может освободить его от работы, — пора уже знать заводские порядки! Но вот и г-н Баштовой. Работа прекращается, — ему приказано лично препроводить Дубровского в заводоуправление, в «эсбистский» кабинет. Там расположилась все та же компания: г-н Кривега, вышеупомянутая дама и её молодой спутник. Баштовому указывается на дверь, а с Дубровским эти господа хотят «беседовать». Представляются только после предложения сделать это. Невзрачный молодец оказался офицером политической полиции, оперуполномоченным СБУ, г-ном Бондарем (показал удостоверение), а дама, — заместителем председателя Индустриального райисполкома по внутренней политике г-жой Малой. Перед Дубровским лист бумаги и ручка. Начинается трехсторонний морально-психологический прессинг с непрерывными требованиями писать и еще раз писать, — в письменной форме изложить мотивы своих действий на данном предприятии, а также указать свою партийную принадлежность. Г-жа Малая, которая здесь, вроде бы, как главная, ведет себя все более эмоционально, явно нервничая по поводу нескладывающейся «беседы». Грубит, срывается на оскорбления, угрожает расправой г-н Кривега. Офицер СБУ ведет себя наиболее корректно, иногда пытаясь жестами и междометиями удерживать г-на Кривегу от слишком «нелегитимных» выпадов в адрес Дубровского.
Итак, по мнению этих господ, социалистическая пропаганда среди промышленных рабочих недопустима. Она возбуждает и дезориентирует их, ведет к хаосу, насилию и анархии. Поэтому они не допустят её проведения на заводе, который поднимается с колен, начинает стабильно работать и т.д. Постоянно звучат вопросы: где библиотека, откуда пресса и литература, кто её производит и как она поступает в Днепропетровск? Этим особенно интересуется офицер СБУ. В течение всех 40 минут этой «беседы», Дубровский занимает одну и ту же позицию: он реализует те права и свободы, которые ему предоставляет их буржуазная конституция, прежде всего ст. 34, гарантирующая свободу распространения информации. Поскольку на ст.34 Дубровскому уже приходилось ссылаться, во время полемики с г-ном Правдиным 31.10. и
15.11.2002, то у Кривеги заранее заготовлен листок с копией текста этой статьи. Чиновники от идеологического сыска возражают рабочему активисту: вы, мол, используете в нашей конституции только то, что вам нравится, в частности, первую часть статьи 34-й, но вторая часть этой статьи говорит о том, что свобода распространения информации может быть ограничена, если она угрожает безопасности государства, общественному порядку и т.д. и т.п. Именно на этом законном основании они запрещают социалистическую пропаганду и агитацию на промышленных предприятиях. В ответ, Дубровский в разных вариациях повторяет: вы считаете, что социалистическое просвещение подрывает устои вашего общества, угрожает безопасности вашего государства? Так подавайте на меня в суд! Пусть ваш суд публично определит, что в Украине распространение произведений Троцкого, Ленина, Кропоткина и т.д., запрещено, так как подрывает общественный порядок и представляет угрозу государственной безопасности. Как, — восклицает г-жа Малая, — вы хотите довести дело до суда?! Именно так!
Таким образом, «беседа» вращается по кругу, и офицер политической полиции, в конце концов, подводит итог. Я вижу, говорит он, что разговаривать дальше бесполезно. Тут же, г-н Кривега вновь начинает угрожать Дубровскому тем, что в самом ближайшем будущем его вышвырнут за ворота этого предприятия по его, Кривеги, непосредственному указанию. Дубровский, в свою очередь, напоминает этим господам, что в августе 2001г., когда г-н Кривега только появился на заводе в своей интересной должности, ему был задан вопрос о юридически обоснованном круге полномочий «помощника директора по безопасности». Тогда г-н Кривега ответил Дубровскому, что его это не касается, что это не его дело... Сейчас можно сделать вывод, что произвольные полномочия «помощника по безопасности» распространяются и на проведение политического сыска. Вы можете считать все, что вам угодно, можете хоть биться головой об стену, — отвечает Кривега. Тут же, г-жа Малая, этакий министр внутренних дел районного масштаба, выдает ему своеобразный карт-бланш для расправы над социалистом. Валерий Павлович, — говорит она, — вы отвечаете за безопасность этого предприятия? Да, — откликается г-н Кривега. Так вот, продолжает г-жа Малая, — я вам разрешаю принимать любые меры, которые вы сочтете необходимыми, для пресечения этой деятельности на заводе...
21.11.2002, около 13.00, к Дубровскому подходит сменный мастер Баштовой. Пойдем, — говорит, — сейчас на тебя будут наручники одевать... Пойдем! В конторке участка сплавов Дубровского ждут: начальник цеха г-н Киселев, начальник участка г-н Сторубель, заводской жандарм г-н Кривега и неизвестный, под цивильной курткой которого просматривается милицейский китель. Представляется, показывая удостоверение: старший лейтенант Городец, Индустриальный РОВД. Дубровскому предлагается на подпись две бумаги: написанное полицейским офицером от имени Дубровского(!) «объяснение» по поводу проводимой на заводе социалистической пропаганды, — на имя начальника Индустриального РОВД; а также протокол об административном правонарушении, выразившемся в расклейке объявлений о социалистической библиотеке. Дубровский отказался подписывать оба документа, заявив при этом, что он реализует свое конституционное право на свободу распространения информации. Г-н Городец, как и офицер СБУ г-н Бондарь за день до этого, берется опровергать такое заявление ссылкой на вторую часть ст.34 украинской буржуазной конституции. Ваша пропаганда угрожает общественному порядку и стабильной работе предприятия и поэтому должна быть запрещена, — говорит он. Дубровский, в свою очередь, вновь отвечает, что к таким выводам может прийти только суд, и только суд может ограничить его конституционное право на свободное распространение информации. На этом эпизод с «надеванием наручников» заканчивается.
К концу ноября, расклейка объявлений о библиотеке на соответствующих официальных досках в производственных помещениях, потеряла смысл, так как их непрерывно уничтожают бойцы из «LEVIT». Дубровский переходит к их распространению по внутренним помещениями, — комнатам отдыха и т.п., — расклеивая, где возможно, вручая их в руки рабочим или просто раскладывая.
Стойкая часть «отказников» из смены «А» еще держится, хотя от нее отпало еще двое прокатчиков.
28.11.2002 приказом по заводу, за подписью г-жи Бестужевой, Дубровскому объявляется выговор «за чтение печатных изданий в рабочее время на рабочем месте». Украинский КЗоТ предусматривает только два формальных наказания наемных работников, — выговор и затем увольнение. Таким образом, первый выговор, — это первый шаг за ворота. Фабрикация второго выговора должна автоматически означать увольнение. Поэтому уже
29.11 Дубровский обжалует приказ о вынесении выговора в заводскую КТС (комиссию по трудовым спорам).
Так заканчивается ноябрь-2002.
3.12.2002 начальник участка сплавов г-н Сторубель сообщает Дубровскому, что в 14.30, в заводоуправлении, в кабинете начальника отдела труда и зарплаты, состоится заседание КТС по его заявлению. На описании заседаний КТС Опытного трубного завода необходимо остановиться уже только потому, что они наглядно показывают степень разложения формальных учреждений по защите прав наемных работников, в условиях полного равнодушия и пассивности рабочих. Автор, ссылаясь на опыт Дубровского, (который в 1995-96гг. был заместителем председателя КТС Днепропетровского домостроительного комбината No.1), утверждает, что элементарная тред-юнионистская активность рабочих, их заинтересованность в формировании и функционировании КТС на предприятиях, способна превратить последние в один из инструментов экономического сопротивления эксплуататорам, с использованием действующего буржуазного трудового права.
Итак, 3.12.2002, перед началом заседания КТС, возле кабинета начальника ОТиЗ, Дубровский встретил председателя КТС, г-жу Баштовую, которая выразила свое удивление: «Как, а разве вас приглашали?!». Одна эта реплика показывает степень правовой подготовленности председателя КТС. Пришлось напомнить ей, что заседание КТС может проводиться только в присутствии заявителя. Собралось лишь трое членов КТС из семи: г-жа Баштовая, начальник отдела по охране труда г-н Перешивко и травильщица Ткаченко, с участка химобработки труб трубопрокатного цеха. Кворума нет, тем не менее, комиссия начинает заседание при участии начальника ОТиЗ г-жи Макаровой, начальника ТПЦ г-на Киселева, начальника участка сплавов г-на Сторубля и сменного мастера Баштового. Комедия с ярко выраженным обвинительным уклоном, — трудно дать иное определение этому действу! Г-н Перешивко молчит, работница Ткаченко пытается защищать Дубровского, а Баштовая и весь набор присутствующих начальников атакует его, разнообразно, и самым абсурдно-издевательским образом, трактуя такие пресловутые категории, как производственная и трудовая дисциплина. Г-н Киселев распоясался до того, что стал орать на члена КТС Ткаченко, за её робкие попытки опротестовать эти обвинения. Всем спектаклем заправляет г-жа Макарова, фактически выполняя функции председателя КТС. Стоп, — говорит Дубровский, обращаясь к Макаровой. В качестве кого вы ведете заседание КТС, не являясь её членом?! Ну и что, — взвивается Баштовая, — Наталья Владимировна (Макарова) будущий член КТС! Как, вы уже присвоили себе прерогативы общего собрания или конференции, на которых только и может быть избрана КТС?! — спрашивает Дубровский. Баштовая не отвечает, а Макарова предлагает ему удалиться, так как членам КТС нужно посовещаться с представителями администрации. Дубровский вначале отказывается и говорит, что подобное предложение не вписывается в определенный КЗоТ-ом порядок проведения заседаний КТС. Макарова настаивает, мотивируя это тем, что КТС нужно принять решение, о котором Дубровскому потом сообщат. Суд должен посовещаться, — злорадно ухмыляется г-н Киселев. Дубровский уходит (и это было его маленькой ошибкой), напоследок напоминая этим господам о том, что он был заместителем председателя КТС целого комбината и его не надо учить тому, как проводятся её заседания. Через час он возвращается и предлагает г-же Макаровой объясниться: что же это было за заседание КТС, при отсутствии кворума и при том, что заседание вела она, не-член КТС, но представитель руководящей администрации?! Что вы, что вы! — отвечает Макарова. Никакого заседания КТС не было! Это была просто своеобразная репетиция такого заседания!
7.12.2002, приказом по заводу, за подписью г-на Сергеева, Дубровскому объявляется второй выговор, — за отказ (20.11.2002) работать на двух трубопрокатных агрегатах одновременно. Теперь приказа на увольнение можно было ожидать каждый день.
12.12.2002 администрация знакомит под роспись(!) (при этом у Дубровского происходит жесткая стычка с начальником участка) прокатчиков обеих смен с распоряжением начальника ТПЦ No. 33, в котором говорится о том, что с 16.12., перетасованные в своем составе, смены «А» и «Б» будут работать до Нового года по двенадцать часов ежедневно и без пересменок! Это значит, что смене «А» предстояло выдержать две недели ночной двенадцатичасовой работы в холодном помещении! Мотивировка этого произвола — производственная необходимость по изготовлению титановых труб. И эта документальная фиксация попирающей нормы украинского буржуазного трудового права сверхэксплуатации наемных рабочих на государственном предприятии, завизирована подписью г-на Диденко! С ним «согласовано»! Покорно и молча ставят свои подписи прокатчики обеих смен. Дубровский вместо своей подписи пишет: «Грубейшее нарушение действующего КЗоТ!». Это конец! Конец солидарного сопротивления! 12.12.2002 администрация окончательно восстанавливает status quo в трубопрокатном цехе. Все (кроме Дубровского и еще одного рабочего) «отказники», до сих пор упорствовавшие в своей защите восьмичасового рабочего дня, капитулируют. Оправданием для капитулянтства служит подпись председателя завкома «официального» профсоюза. Вот видишь, — говорят Дубровскому капитулянты (все, как один, члены этого «профсоюза»), — двенадцатичасовая работа согласована теперь даже с профсоюзом!
Покорность прокатчиков сразу же преподносит им поучительную(?) оплеуху. Приходится выходить на двенадцатичасовую смену не с
16.12.2002, как писалось в распоряжении No.33, но согласно неформальным устным указаниям боссов, уже со следующего дня, с пятницы
13.12. Ведь бизнес не может ждать! Более того, в субботу 14.12 должен был быть короткий рабочий день, отрабатываемый за предпраздничный день
31.12.2002, а в воскресение 15.12 намечался выходной. Вместо этого, штрейкбрехеры и капитулянты получают «по полной программе» — двенадцатичасовые смены и в субботу, и в воскресение, с «приятной» перспективой двухнедельной ночной двенадцатичасовой работы без выходных, вплоть до самого Нового года!
Прибавочная стоимость создается только живым трудом. Прибыль капиталиста является частью этой прибавочной стоимости. Знают ли об этом трубопрокатчики с Опытного трубного? Знают ли они о том, что созданная трудом пролетариев прибавочная стоимость кормит все сонмище паразитов не только на этом заводе, но и в масштабе общества в целом? Вряд ли. Импровизированные попытки объяснить им азы политэкономии всякий раз натыкались на стену нежелания вникать в сущность капиталистического общества. Но на своей шкуре они чувствуют, что боссы стараются выжать из них максимальное количество «человекочасов». В октябре 2002г. такая практика впервые встретила сопротивление рабочих завода. В декабре-2002 это сопротивление было подавлено...
В эти дни, когда по заводу множились слухи о том, что Дубровский уже уволен (рабочие других участков, очень большого по площади ТПЦ, при встрече с ним выражали удивление, — как, ты еще не уволен?! А нам говорили, что тебя уже нет на заводе!), сменный мастер (смена «Б») г-н Зеленов так оценивал ситуацию вокруг него: «На этом, формально государственном, заводе ты наступил на хвост материальным интересам реальных хозяев. Отсюда вся эта травля. Можно ожидать чего угодно, но, думаю, до физической расправы дело не дойдет, так как все получило слишком большую огласку...».
17.12.2002 Дубровский заявлением в КТС опротестовывает второй выговор. Председатель КТС г-жа Баштовая отказывается принимать заявление и устраивает настоящую истерику — с криками, с размахиванием руками, с беготней по кабинету... Её, из- за Дубровского, дескать, и уволят, и она попадет в кардиологию, и т.д. и т.п. В конце концов, Дубровскому надоело все это слушать и наблюдать. Он говорит Баштовой: так, если вы председатель КТС, то выполняйте свои обязанности, — принимайте и визируйте заявление. «Меня никто не выбирал!» — кричит в ответ Баштовая. Интересная реплика! Она напоминает о печальном анекдоте вокруг заводской КТС весной-2002, когда Дубровский обжаловал туда «приказ» начальника ТПЦ о введении коллективной материальной ответственности рабочих, как методе борьбы с мелкими хищениями буржуазной собственности. Уже тогда Баштовая несколько раз(!) отказывалась подтверждать свои полномочия председателя КТС! Несколько раз с ней «утрясал» этот вопрос г-н Степанов, но отрицание собственных, неизвестно откуда взявшихся, полномочий, повторялось у Баштовой с анекдотичной настойчивостью и с разоблачающей манипуляции боссов вокруг формирования КТС, болтливостью. Немного успокоившись, Баштовая соглашается принять заявление, но завизировать его она сейчас не может, так как ей надо с кем-то «посоветоваться». Но, под честное слово, она обещает принести завизированное заявление на следующий день и прямо на рабочее место Дубровского. Как и с кем советуется этот «липовый» председатель КТС, стало ясно уже весной-2002. Тогда, буквально через час после того, как Баштовая приняла заявление в КТС, на рабочее место Дубровского пришел разбираться «сам» г-н Правдин, с этим заявлением в руках, а под конец смены явился начальник цеха, — угрожать рабочему активисту увольнением за обжалование его «приказа». В данный момент Дубровский допускает слабость, — он соглашается, хотя за такие джентльменские жесты по отношению к «слабому полу», в ходе классовой борьбы, он не раз был наказан в прошлом... Баштовая «советовалась» с кем-то довольно долго, только через два дня, на третий, завизированная копия заявления в КТС оказывается в руках Дубровского.
25.12.2002 секретарь начальника трубопрокатного цеха знакомит его с приказом по заводу за подписью г-жи Бестужевой, которым отменяется выговор «за чтение печатных изданий в рабочее время на рабочем месте». Основания? «Заявление О.Дубровского и дополнительные пояснения начальника ТПЦ». Это забавно! Ведь Дубровский писал заявление только в КТС, которая, кроме «репетиционного», больше заседаний не проводила!
26.12 Дубровский проходил сколь обязательный, столь и фиктивный профилактический медосмотр в поликлинике городской больницы No.6 и, следовательно, на заводе отсутствовал.
А 27.12 начальник участка приглашает его на заседание КТС, в зал для собраний конторы трубопрокатного цеха. Туда явились: начальник ТПЦ г-н Киселев; заместитель начальника ТПЦ г-н Вотковский; начальник ОТиЗ г-жа Макарова; начальник участка сплавов г-н Сторубель; и... опять нет кворума, — в наличии лишь трое членов КТС: Баштовая, Ткаченко и слесарь КИПиА (из заводской ЦЛ) Фурса, бывший член «официального» профкома, в его составе пять лет назад голосовавший за увольнение Дубровского, как председателя заводского стачкома.
Баштовая, как «председатель» комиссии, ставит Дубровского в известность о том, что вчера, 26.12.2002, состоялось заседание КТС без его присутствия, так как, оказалось(!), что он в этот день проходит обязательный медосмотр. На этом заседании, якобы, было решено аннулировать первый выговор и оставить в силе второй. Боссы даже не потрудились согласовать даты этого подлога, ведь приказ Бестужевой об отмене первого выговора был доведен до него уже 25.12! Дубровский тут же пытается получить официальные объяснения по поводу «репетиции»
3.12.2002. Вновь в полемике с рабочим активистом тон задает г-жа Макарова. Оказывается, тогда, она, как начальник ОТиЗ, просто знакомилась с содержанием данного трудового спора! А сейчас, — это вновь не заседание КТС (?!), «просто» они собрались здесь, чтобы проинформировать Дубровского о результатах своей вчерашней работы. В ходе прений на этом «не-заседании», Дубровский предлагает боссам обобщение, — что в принципе, означает подтверждение правомерности вынесения ему второго выговора? Это означает, что впредь прокатчики будут обязаны, в приказном порядке, работать на двух станах, вне зависимости от оплаты такой работы! [Какая конкретная коллизия стала поводом для второго выговора, то есть поводом, чтобы иметь формальный предлог для увольнения рабочего активиста? В обстановке тотального контроля и травли, которая сложилась вокруг Дубровского в последние месяцы 2002г., он, 20.11.2002, отказывается приступать к работе на двух «двухниточных» агрегатах одновременно, в условиях произвольно введенного администрацией отрицательного коэффициента 0,7 при оплате такой работы. До 20.11.2002, работа одного прокатчика на двух станах была делом сугубо добровольным. Но в данной обстановке, после того, как Дубровский отклонил соответствующее предложение мастера, начальник цеха сразу же «вцепился» в эту ситуацию и стал «раскручивать» её на второй выговор. В ходе этой «раскрутки» были извлечены и нужным образом истолкованы должностные инструкции 20-тилетней давности: взятая оттуда формулировка «должен уметь»(работать на двух станах) в нынешней трактовке превратилась в «обязан работать»... ] Нет, нет, нет! — протестует г-жа Макарова. Мы здесь «в принципе» ничего не обсуждаем! Речь идет только о вас, о вашем игнорировании обоснованных требований администрации!
Итог этой комедии: если, предположим, 26.12.2002 неправомочное заседание фиктивной КТС отклонило заявление Дубровского, подтвердив тем самым второй выговор, то на данном «не-заседании» г-жа Макарова сообщает: так как Дубровский 20.11 отказался работать на двух станах, несмотря на то, что он, как прокатчик пятого разряда, обязан справляться с такой работой, то ему, персонально, назначается переаттестация на соответствие имеющемуся разряду. Проводить переаттестацию будет не внутрицеховая, как обычно, но заводская комиссия во главе с г-ном Правдиным. Это сообщение надо было понимать так, что присвоенный Дубровскому в далеком 1980-м году пятый разряд будет, довольно скоро, с него снят. В свою очередь, г-н Киселев объявляет: так как КТС подтвердила правомерность выговора от
7.12.2002, то он, своей властью, снимает с Дубровского все доплаты за декабрь, то есть оставляет его на «голом тарифе», независимо от качественно-количественных показателей его работы за этот месяц! На этом «не-заседание» фиктивной КТС заканчивается, а Ткаченко еще долго рассказывает Дубровскому о том административном давлении, которому до сих пор подвергается она, как один из организаторов поразительно беспомощного рабочего собрания против «черных суббот» на участке химобработки труб в марте-2002.
В последние дни декабря исполнялось пять лет со дня начала десятидневной общезаводской забастовки в декабре-1997 — январе 1998. Памятной (вот только для кого?!) дате этого самого значительного классового конфликта в истории Опытного трубного завода, Дубровский посвящает маленькую агитационную кампанию, начав, среди рабочих, в дополнение к объявлению о социалистической библиотеке, распространение листовки «Товарищи рабочие и все сочувствующие классовой борьбе!» днепропетровской группы марксистов-интернационалистов. Реакция на листовку, — полнейшее равнодушие! Молча брали, молча читали... Никакого, ни малейшего отклика или комментария! Возможно, стоило сделать поправку на то, что за пять лет рабочий коллектив в ТПЦ обновился на 80%; так, к примеру, на участке сплавов из нынешних рабочих буквально единицы работали здесь в 1997г. Но все равно, Дубровскому казалось, что рабочие должны были бы интересоваться, — как же была организована, как проходила, по сути, единственная забастовка на Опытном трубном. Впрочем, чем питались подобные надежды? Ведь в течение 2001-2002г.г., не раз и не два, в различных рабочих компаниях, Дубровский возвращался к воспоминаниям об этом классовом бое, безуспешно пытаясь пробудить к нему хоть какой-то интерес... Но, даже тот рабочий коллектив, который участвовал в стачке (и который, в большинстве своем, постепенно ушел с завода в течение последовавших трех беззарплатных лет), никогда, ни по какому поводу не обсуждал её итоги и уроки. Несмотря на свое, более чем трехлетнее «изгнание», Дубровский имел достоверную и весьма подробную информацию о положении на заводе, о мнениях, настроениях и дискуссиях в рабочем коллективе... Проигранная забастовка никогда не становилась предметом размышлений и обсуждений!
Новый, 2003-й год. Администрация вдруг почему-то решает, по «советской» старинке, обставить свою очередную амнистию одному из злоупотребляющих алкоголем прокатчиков «санкцией» рабочего коллектива и 5.01.2003 проводит на эту тему общее собрание смен «А» и «Б». Кроме рабочих обеих смен, присутствуют сменные мастера, начальник участка сплавов, начальник ТПЦ, а также г-да Кривега и Правдин. Повестка дня быстро исчерпана, — пьяница обязуется написать очередное заявление на увольнение, без даты (которую должно проставить начальство, когда сочтет это необходимым), в стол начальника цеха, — такие люди администрации нужны... Тематика прений смещается на более общие и более важные, чем судьба отдельного алкоголика, вопросы, и собрание постепенно перерастает в скандал между Дубровским и г-ном Правдиным. Еще во время обсуждений «подвигов» алкоголика, г-н Правдин призывал того ни в коем случае не брать пример с Дубровского, устраивающего «тихие забастовки», и не идти у него на поводу. Затем следуют уже персональные выпады в адрес рабочего активиста: « Ну что, менеджер, ты ведь собрался управлять этим предприятием?! А мозги у тебя для этого отросли?! Ну что, менеджер, сколько мы платим за энергоносители?!» Дубровский взял слово и выступил по очень важному вопросу невыполнения на государственном предприятии тех минимальных гарантий по величине оплаты труда, которые предоставляет украинскому пролетариату буржуазное государство. Это была тема, которую Дубровский не успел (вернее, ему не дали) развернуть на «профсоюзной конференции» 30.10. 2002. Теперь появилась возможность вновь озвучить её перед достаточно широкой аудиторией, тем более, рабочих основной специальности. Дело в том, что украинский КЗоТ говорит, — тарифная ставка первого разряда в промышленности (являясь базовой величиной для расчета зарплаты остальных разрядов единой тарифной сетки через межразрядные коэффициенты, — непосредственно по 1-му разряду работают лишь уборщицы бытовых и производственных помещений) должна быть выше (насколько, — неизвестно, но выше), чем законодательно определенный минимум заработной платы. Минимальная зарплата в Украине во втором полугодии 2002г. составляла, как известно, 165 грн. (с 1.07.2002), с
Реакция рабочих? Как отреагировали они на эту полемику, на вызывающее поведение капиталистического топ-менеджера? Никак не отреагировали... Молчание, глухое молчание, ни слова поддержки, ни слова солидарности в адрес Дубровского...
15.01.2003. И вновь общее собрание прокатчиков обеих смен по инициативе администрации. Повод на этот раз очень важный, — новая система оплаты труда рабочих основной профессии. Кроме прокатчиков и всей цеховой администрации, присутствует начальник ОТиЗ г-жа Макарова. Господа-начальники наперебой пропагандируют преимущества новой системы оплаты труда: заработок каждого подымется-де, гривен на сто, кроме того, рабочие будут кровно заинтересованы в повышении продуктивности своей работы. Если не вдаваться в детали и обобщить, то это очередная комбинация (в непрерывно меняющейся, непрозрачной, зыбко-произвольной системе оплаты труда прокатчиков) элементов сдельщины и повременно-часовой оплаты, со все той же стратегической целью: заставить сделать побольше, а заплатить поменьше, только это, так сказать, экономическое принуждение в чистом виде... Свою тему, ту же, что озвучивалась и 5.01.2003, Дубровский начал с вопроса к г-же Макаровой: «Вы собираетесь пересматривать в сторону повышения наши тарифные ставки?» «Нет!» — отвечает она, и опять «обмен мнениями» приобретает очень напряженный характер. Начальник цеха кричит, обращаясь к Дубровскому: «А ты заработай!», а потом, вообще пытается заткнуть ему рот. Г-жа Макарова, пытаясь сбить с толку рабочего активиста, начинает рассказывать, что по какому-то указу президента, на «хозрасчетных» государственных предприятиях нельзя повышать зарплату (а как же предлагаемая здесь новая система оплаты труда?!), пока предприятие не рассчиталось со своими долгами. Дубровский поправляет её, — извините, но речь идет не о повышении зарплаты, а о выполнении минимальных государственных гарантий. Ведь до сих пор, вопреки действующему трудовому праву и всем законодательным повышениям минимальной зарплаты, то есть официально определенной минимальной цены нашей рабочей силы, ставка первого разряда на заводе составляет 150 грн.! Г-жа Макарова, обычно такая самоуверенная дама, разговаривающая с рабочими только безаппеляционно-приказным тоном, начинает неуклюже изворачиваться и оправдываться, что можно было считать, пожалуй, единственным положительным итогом этой дискуссии. В конце концов, ей пришлось признать, что администрация только собирается (в неопределенном будущем) повысить ставку первого разряда до 185грн., — новой величины минимальной зарплаты, но, в то же время, пересчитывать на новой основе всю единую тарифную сетку не будет. Нет, для этого, якобы, средств! И мы должны верить вам на слово?! — Дубровский при этом обращался не так к Макаровой, как ко всем присутствующим рабочим, надеясь вызвать хоть какую-то реакцию в поддержку своих выкладок. Но, при их полном молчании, начальник цеха г-н Киселев берется скомкать, неблагоприятное для Макаровой, развитие дискуссии, своими грубыми выкриками: «Замолчи!»; «Закрой рот!»; «А ты знаешь хоть один межразрядный коэффициент?!». «Наталья Владимировна, — негодующим тоном восклицает он, — посмотрите, какие воззвания распространяет этот человек!», — г-н начальник, наконец-то, заметил на стене объявление о социалистической библиотеке, листовку «Товарищи рабочие...» и вырезки из «Рабочей Демократии». «Это тебе даром не пройдет!» — звучит в адрес Дубровского. Но опять, со стороны братьев по классу, Дубровский не слышит ни звука, ни слова поддержки! Наглость и хамство боссов, требования соблюдать условия купли-продажи рабочей силы, которые описаны действующим трудовым законодательством, — не находят какого-либо отклика. Прокатчики молчат...
Но по окончанию собрания, Дубровский имел возможность наблюдать следующую картину: рабочие, угодливо улыбаясь, один за другим, пожимают ручку г-на Кривеги. Заводской жандарм несколько припоздал на мероприятие...
Вот она, неподъёмная тяжесть ситуации! Социалистический активист пытается организовать рабочих на защиту тех позиций наемного труда в его противостоянии-взаимодействии с капиталом, которые еще зафиксированы в буржуазном трудовом праве: восьмичасовой рабочий день; минимально-гарантируемая цена рабочей силы; соответствующие санитарно-гигиеническим нормам условия труда... Но даже эти элементарные тред-юнионистские инициативы захлебываются, натыкаясь на апатию, на приспособленческие установки поведения почти всех рабочих. В данном случае, Дубровский безуспешно пытался подменить своим активизмом деятельность «нормального» тред-юниона на промышленном предприятии. В то же время, «официальный» профсоюз никогда не пытался и не пытается организовать противостояние боссам, даже на легитимной основе трудового законодательства, что казалось бы, должно быть содержанием деятельности самого заурядного тред-юниона.
Но, несмотря на то, что такое ужасное положение сохранялось в течение всех 90-х годов, рабочие продолжают, в своем подавляющем большинстве, состоять в этом «профсоюзе» через уплату членских взносов, при фактическом отсутствии его низовой организации. Попытки Дубровского сагитировать некоторых, вроде бы, наиболее развитых рабочих на разрыв с этим лже-профсоюзом, благополучно провалились еще в марте-2002, когда силами администрации, даже без участия низового «профактива»(!), была проведена кампания перерегистрации членов «официального» профсоюза металлургов. Более того, после появления на заводе «освобожденного» профчиновника Степанова, на информационных досках «профсоюза», — на заводской проходной и по структурным подразделениям, с лета-2002, начали вывешиваться списки фамилий рабочих, не состоящих в «официальном» профсоюзе! И такой нехитрой формы завуалированного морального давления оказалось достаточно, чтобы список не-состоящих в этой фиктивной организации сократился более чем вдвое! Первоначально, летом-2002, в списке было 22 фамилии, зимой 2002-2003 там осталось 9 фамилий! Двое (Дубровский [надо сказать, что Дубровский прошел неплохую школу в «официальном» профсоюзе в течение 1980-90-хг.г., потратив много времени и сил на безуспешные попытки превращения (реформирования) структур ВЦСПС (ФПУ), на уровне предприятий, в школы организованной пролетарской солидарности. На нескольких заводах Днепропетровска ему пришлось быть профгруппоргом, председателем цехкома, членом завкома, заместителем председателя КТС и членом СТК от структуры «официального» профсоюза. Во время «перестройки», в 1988г., будучи снят ВЦСПСовской бюрократией с выборной должности председателя цехкома «за отрицание руководящей роли КПСС в профсоюзах»(официальная формулировка), он приостанавливает свое членство в ВЦСПС и включается в процессы формирования альтернативного профдвижения. Но, негативные процессы, развивавшиеся там, вынудили его добровольно покинуть первый состав Координационного Совета Укрсоцпрофа и Соцпроф вообще, уже осенью 1990г. Восстановившись в «официальном» профсоюзе, Дубровский активно использует его, как легитимное прикрытие для организации рабочего сопротивления наступлению капитала на труд в период с 1991 по 1998г. Убедившись в невозможности реформирования структур ФПУ, даже на уровне предприятий, он прекращает свое членство в «официальном» профсоюзе в начале 1998г.] и сталинист Плеханов, тоже по идейным соображениям отказывающийся от членства в «официальном» профсоюзе) — в трубопрокатном цехе, трое — в механическом цехе, четверо — в труболитейном участке. Это практически 100% охват! Можно говорить о том, что несмотря ни на что, 99,9% рабочих Опытного трубного завода продолжают платить членские взносы в кассу «официального» профсоюза! Разве это не показатель той прострации, в которой до сих пор пребывают рабочие украинской тяжелой индустрии?! Автор настаивает на том, что подобное положение характерно для всех крупных промышленных предприятий металлургии, машиностроения, энергетики, химии в так называемом Индустриальном Приднепровье, — этом промышленном сердце Украины...
Но вернемся на Опытный трубный завод.
16.01.2003, — в этот день «сам» г-н Правдин является, очевидно, по чьей-то «наводке», на участок сплавов, в комнату отдыха прокатчиков, и сдирает там все социалистические пропагандистско-агитационные материалы. С ворохом смятых листовок и газет он подходит к рабочему месту Дубровского. «Кто вешал?!»; «Кто разрешал?!»; «Это политическая агитация!»; «Будешь бузу тереть, тебя здесь не будет!», — вот такой монолог. На вопрос, — почему он заодно не ободрал со стен глянцевые цветные плакаты эротического содержания, — ответа нет. В тот же день у Дубровского происходит беседа со сменным мастером. Баштовой сообщает, что г-да Правдин и Кривега обязали его уничтожать всю социалистическую агитацию на участке. На вопрос, — какое отношение имеет производственный мастер к распространению социалистических агитационных материалов, — ответа нет. Не может Баштовой и сформулировать свое мнение относительно неизбежности и правомерности социалистического рабочего сопротивления в экс-СССР. Его ответ, — он предпочитает с боссами не связываться, но выполнять их распоряжения (при этом, в адрес боссов густо применяется ненормативная лексика). Он также просит Дубровского ничего на участке не расклеивать.
29.01.2003. Сменный мастер Баштовой сообщает Дубровскому, что его ждут в конторе трубопрокатного цеха, в кабинете начальника. Социалистического активиста ждали: начальник участка, начальник цеха, г-н Кривега и (показывает удостоверение) старший лейтенант Роженцов из Индустриального РОВД. Перед полицейским офицером лежат «вещдоки», — объявления о деятельности социалистической библиотеки, листовки «группы марксистов-интернационалистов», старые листовки Социалистического Рабочего Союза (СРС). Г-н Роженцов желает знать, — для чего, с какой целью проводится эта деятельность? Дубровский, в свою очередь, предлагает определиться со статусом разговора с представителем государственной власти. Что это?! «Профилактическая беседа», «дознание», «допрос»?! Полицейский офицер уходит от ответа, продолжая настаивать на своем. Тогда Дубровский заявляет о том, что «просто так» разговаривать с ним не собирается! Пусть официально вызывает повесткой в свое учреждение, где и будет вестись «беседа» через протокол. Тогда ознакомьтесь с этими документами, — говорит в ответ г-н Роженцов и вытаскивает из стола два уже заполненных бланка: протокол об изъятии социалистических агитационных материалов и постановление о принудительной явке Дубровского на заседание административной комиссии в Индустриальный райисполком на
5.02.2003. Начальник цеха что-то бормочет о «незаконных политических группировках», Дубровский опять настаивает на своих конституционных правах и свободах, а г-н Роженцов, — на их ограничении в случаях угрозы «общественному порядку».
Почти при каждом повороте этого заводского сюжета вспоминается Маркс. Разве не о современной украинской буржуазной конституции он писал в «Восемнадцатом брюмера...»? «Каждый параграф конституции содержит в самом себе свою собственную противоположность, свою собственную верхнюю и нижнюю палату: свободу — в общей фразе, упразднение свободы — в оговорке»; или «Каждая из этих свобод провозглашается БЕЗУСЛОВНЫМ правом ... гражданина, но с неизменным примечанием, что она беспредельна постольку, поскольку она не ограничена «...общественной безопасностью»...».
5-го февраля Дубровский посещает Индустриальный райисполком. Ответственный секретарь административной комиссии г-н Лавров сообщает ему, что по техническим причинам, заседание комиссии переносится на
12.02 и выражает мнение, что рабочий активист получит от комиссии денежный штраф по одному из пунктов ст. 186 Административного кодекса.
12.02.2003. В 14.00 открывается заседание административной комиссии при исполкоме Индустриального райсовета. К моменту появления Дубровского, у дверей помещения комиссии уже собралась очередь, — человек десять мелких предпринимателей: хозяева магазинчиков, парикмахерских и т.п. Родная власть собирается «нагреть» этих мелких буржуев на штрафы, за какие-то мелкие провинности: антисанитария; несоблюдение правил пожарной безопасности и т.д. Судя по оживленным разговорам на эти темы, Дубровский здесь один рабочий и, уж, тем более, один «за политику». Он настраивался на долгое ожидание, прихватив с собой брошюру Дж. Миллса о Троцком, чтобы с пользой скоротать это время. Но, неожиданно, в здание Индустриального райисполкома прибывают г-да Киселев и Кривега, — Дубровского вызывают первым, вне всякой очереди.
Административная комиссия, — это три человека: в центре г-н Лавров, по сторонам — дама средних лет и плотный пожилой господин очень невысокого роста. Дубровскому предлагают сесть [в апреле 1994г., в Индустриальном райсуде, судившем Дубровского по ст.186,п.2 Адм. Кодекса, — «агитация за бойкот выборов», сесть даже не предлагали. Весь «судебный процесс», занявший 10-15 минут, он провел стоя...] на стул в центре помещения. Заводские боссы Киселев и Кривега располагаются сбоку и позади, практически за спиной рабочего активиста.
Г-н Лавров сразу же сообщает собравшимся, что деятельность Дубровского дестабилизирует работу Опытного трубного завода, а распространение, в частности, расклеивание пропагандистских материалов в заводских помещениях, без санкции начальства, есть «самоуправство» подлежащее административному наказанию. Дубровский, в свою очередь, отмечает, что заседание началось, но члены комиссии не собираются представляться и предлагает им сделать это. Дама называет свое(?) имя и отчество, как будто они могут иметь хоть какое-то значение, и добавляет, — «финансовое управление». Дубровский спрашивает: «Вы член административной комиссии?» «Да!» «Ваша фамилия и должность?» Отказывается отвечать! Вопрос к другому члену комиссии: «Представьтесь, пожалуйста!». Толстенький господинчик возмущается: «Я что, должен вам свою автобиографию рассказывать?!». «Нет, но вы представитель государственной власти, официальное лицо, так сказать, при исполнении, и просто обязаны представляться!». Зависает пауза, в течение которой анонимный чиновник молчит и только пристально смотрит на Дубровского. Пауза затягивается и, в конце концов, г-н Лавров говорит, кивая в сторону толстенького, что-то вроде «Иван Прохорович»(?!). Итак, члены этого, малопонятного для рабочего активиста, репрессивного органа буржуазной власти пожелали остаться анонимными. И если г-н Лавров ответственный секретарь, то кто же тогда председатель комиссии, подпись которого будет затем стоять на её постановлении?! Анонимность судилища была, по мнению Дубровского, достаточным основанием для прекращения своего участия в нем, но ему уже было просто интересно, — что же будет дальше?! А дальше было весьма забавно.
«Вы трубопрокатчик? — спрашивает г-н Лавров. « Так вот и выполняйте обязанности трубопрокатчика, а не занимайтесь пропагандой несуществующих социалистических идеалов! На работе надо заниматься только работой!». «Он еще занимается агитацией за рабочие комитеты, за собрания рабочих без участия в них администрации, то есть ведет агитацию против руководства предприятия!» — это из за спины Дубровского подал свой голос г-н Киселев. «И против государства!» — вставляет слово г-н Кривега. Дубровский занимает все ту же позицию: он использует предоставленное ему их буржуазной конституцией право на свободное распространение информации в любом виде и любым способом. Господа дружно возмущаются отказом рабочего активиста считать их конституцию своей, но он пытается объяснить этим барбосам, что социалисты вынуждены подчиняться буржуазному праву, но одновременно будут использовать предоставляемые им возможности и гарантии для борьбы против их «радостного строя». Дубровский задает государственным чиновникам вопрос: действует ли на территории предприятия украинская конституция и, соответственно, гарантируемые ею права и свободы?! Толстенький старый анонимный дурак отвечает: «Не действует!», дама молчит, а г-н Лавров срочно поправляет своего незадачливого коллегу: «Нет, действует!», но... Но, в ходе дальнейшего обмена мнениями, чиновники конкретизируют свой подход: «Конституция на территории предприятия действует, но для реализации гарантируемых ею прав и свобод надо СПРАШИВАТЬ РАЗРЕШЕНИЯ У НАЧАЛЬСТВА!»
Таковы гримасы пост-советской буржуазной демократии в Украине!
Поскольку Дубровский разрешения у начальства не спрашивал, его должно наказать. На первый раз, — говорит г-н Лавров — на вас налагается штраф в три необлагаемых минимума, то есть 51 гривна. Дубровский констатирует, что подобными решениями г-н Лавров перечеркивает собственную конституцию. «Можете на меня жаловаться» — таков ответ этого чиновника... Напоследок господа желают услышать от рабочего активиста покаяние: считает ли он себя виновным и будет ли он продолжать заниматься противоправной деятельностью? Нет, он не оправдал господских ожиданий! Я прав, — говорит Дубровский, — прав не только с точки зрения социалистической борьбы, но я даже нахожусь в вашем правовом поле, и пропагандистская работа на Опытном трубном заводе будет продолжаться на основе ваших конституционных прав и свобод! Чиновники возмущены! Старенький-толстенький «Иван Прохорович»: «Посмотрите на него! Он даже не чувствует себя виноватым!». «Почему вы до сих пор гражданин Украины?!» — негодующе восклицает анонимная чиновница. Тут же Дубровскому вручается постановление No.54 административной комиссии исполкома Индустриального районного совета. Как водится, бланк постановления со всей сопутствующей информацией, — на украинском, суть дела, — на русском: «Гражданин Дубровский О. Б. ... на предприятии занимается самоуправством». На этом спектакль заканчивается...
Автор считает, что Дубровский вовсе не стал сторонником буржуазной легитимности и легальности, как можно было бы подумать, читая этот текст. Его довольно интенсивная правовая фразеология, — это не более, чем тактика бессильной стороны на нынешнем этапе классовой борьбы. Маркс по этому поводу когда-то писал: «Право на стороне силы, правовая фразеология — язык бессилия».
Между тем, на Опытном трубном заводе приближалось весьма важное событие: конференция по перезаключению (скорее, по пролонгированию прошлогоднего) колл.договора на 2003г. Приближается в условиях полнейшего равнодушия рабочего коллектива. Эта конференция интересовала рабочих лишь постольку, поскольку, по сложившимся на заводе традициям издевательств над пролетариями, перед каждым подобным публичным мероприятием, проводимым по инициативе администрации, бросается какая-то денежная подачка в размере нескольких десятков гривен (в это время еще не было зарплаты за декабрь-2002).
Как-то, летом-2002, на стендах профсоюзной информации [эти стенды, пожалуй, единственное положительное изменение в деятельности «официального„профсоюза, после появления на заводе профчиновника Степанова. Здесь надо отдать ему должное. При профбоссе Ермоленко, узнать что-либо, о существовании на заводе «официального» профсоюза, было весьма трудно. Даже доступ к тексту колл.договора был проблемой. Так, в трубопрокатном цехе, единственный экземпляр брошюры с текстом колл.договора хранился у секретаря начальника цеха и мог быть выдан на руки только с разрешения последнего, да и то, после выяснения причин, — для чего, с какой целью рабочий «вдруг»(!) заинтересовался колл.договором! В 2002г. положение изменилось, — в структурных подразделениях и на заводской проходной появились стенды, где красуется регулярно обновляемая профсоюзная пресса (ЦО ФПУ «Профсоюзные Известия» и орган Днепропетровского облсовпрофа газета «Позиция») и висят книжечки с текстами колл.договора, отраслевого соглашения, устава «официального» профсоюза металлургов, закона «О профессиональных союзах, их правах и гарантиях деятельности». Но ни проф.пресса (которая, кстати, в Днепропетровске в розницу не продается уже более пяти лет), ни ставшая доступной для ознакомления и изучения документация, совершенно не интересует рядовых членов «официального» профсоюза. Никто не интересуется текстом колл.договора и, соответственно, ничего не знает о расставленных там для пролетариев явных и завуалированных ловушках; никто не изучает «отраслевое соглашение» и не знает, какие его положения игнорируются администрацией; никто не заглядывает в текст закона «О профессиональных союзах...», так как никого из рабочих не интересует, какие же ограничения накладывает буржуазное законодательство на декларируемую «свободу союзов»... Выясняя эти печальные обстоятельства, Дубровский не раз задавал вопросы: почему это так; почему вас не интересует содержание этих важных, для вас, документов; почему вы никогда ничего не требуете от своего, хронически бездействующего завкома; зачем вы тогда состоите в этом «профсоюзе», то есть своей трудовой копейкой содержите этих паразитов?! Ответы, как правило, поражали своей уничтожающей самооценкой: потому, что мы быдло; потому, что мы — рабочий скот... ] появился примечательный документ. «К сведению работников завода», — так начинался его текст. Оказывается, неизвестно как, неизвестно когда, неизвестно на каких основаниях, администрация и профком образовали «совместную» комиссию по разработке изменений и дополнений в коллективный договор, по изучению и обработке аналогичных «предложений трудящихся», а также, по выработке рекомендаций для администрации по пролонгированию действия заключенного в феврале 2002г. колл.договора на 2003г. В эту занятную комиссию вошли шестеро высших администраторов и два профбосса, — г-да Диденко и Степанов. Возглавил комиссию сам г-н Сергеев, заместителем у него г-жа Баранник, секретарем комиссии стала г-жа Макарова, — то есть г-н Сергеев и Ко сами для себя будут вырабатывать рекомендации, сами для себя будут разрабатывать нужные изменения в текст колл.договора. «Все, — стал говорить Дубровский своим товарищам, — колл.договор, как таковой, больше заключаться не будет!...» Но как отреагировали рабочие завода на этот административный произвол, на этот очередной сговор менеджеров и профбоссов, на эту узурпацию прав наемных рабочих, оговоренных, кстати, в КЗоТе и в законе «О коллективных договорах и соглашениях». Никак, абсолютно никак! Подобные проблемы вообще находятся вне сферы их интересов! Кроме того, смешно предполагать, что кто-то из них знаком с соответствующим разделом КЗоТ и, тем более, с текстом закона «О коллективных договорах...». Незнание существующего буржуазного трудового права сочетается с полным отсутствием интереса к нему. Вернувшись на завод в марте-2001, Дубровский столкнулся с тем, что значительное большинство рабочих, зная о существовании КЗоТ, никогда не заглядывало в него. От поступающих на завод молодых рабочих, за плечами у которых, как правило, уже по несколько лет работы на различных «хозяев», можно было услышать вопрос: «А что такое КЗоТ?»...
В данном случае, на комментарии Дубровского, в лучшем случае, можно было услышать вздохи, типа: «Что хотят, то и делают...».
После 15-го февраля, в производственные подразделения завода поступил документ от этой самозванной «общезаводской» (как она себя стала называть) комиссии, где она предлагала для ознакомления пакет «не совсем легитимных» изменений и дополнений в текст колл.договора за 2002г., вместе с выводом о необходимости пролонгировать его на 2003г. Документ этот совершенно открыто лежал в конторках участков трубопрокатного цеха, и хотя фиктивный актив «официального профсоюза не вел по этому тексту никакой разъяснительно-поддерживающей агитационной кампании [впрочем, этот «актив» не ведет никакой агитации и по любой другой инициативе своих господ, как, впрочем, не ведет вообще никакой низовой проф. работы, что не мешает «официальному» профкому поощрять таких «активистов» денежными премиями! ], никто не мешал любому рабочему ознакомиться с этими «изменениями и дополнениями», которые продолжали политику удешевления его рабочей силы, даже по сравнению с теми минимальными гарантиями, которые предоставлены наемным работникам, украинским государством. Здесь, для иллюстрации, стоит остановиться только на одной позиции административных «изменений и дополнений», на проблеме, которую Дубровский уже не раз озвучивал в резкой публичной полемике с менеджерами. Речь идет о соотношении величины тарифной ставки первого разряда у рабочих Опытного трубного завода и величины минимальной зарплаты в Украине.
Итак, с 1.01.2003 «законодательно установленная величина минимальной зарплаты» составляет 185грн., с 1.07. 2003 она, предположительно, должна составить 237грн., но этот вопрос пока дискутируется на Олимпе украинской буржуазной власти, в треугольнике: парламент — правительство — президент. Парламент утвердил минимум в 237 грн. с
1.07. 2003, и только с этого дня. — переход на ставку в 165грн.. Это значит, что на государственном предприятии продолжается политика злостного невыполнения минимальных гарантий по оплате наемного труда, которые декларирует украинское буржуазное трудовое право. Недаром, не вынимая изо рта жевательной резинки (с которой он никогда не расстается!), топ-менеджер Правдин публично заявлял: «И мне плевать на то, что там постановил парламент!».
А что же рабочие?! Из прокатчиков никто не интересуется этим документом, никто не обсуждает какие-либо альтернативные инициативы и предложения в текст колл.договора. В других подразделениях ТПЦ, Дубровскому жалуются на то, что вообще ничего не знают о процессе подготовки к перезаключению колл.договора, что начальство, мол, им ничего по этому вопросу не сообщает! А сами-то что? А где же ваш «проф.актив»? А где же ваш «завком»? Да никто, ничего, нигде! Кругом все то же болото тупого равнодушия...
18.02. 2003, на пересменке, кто-то из мастеров, то есть администрация(!), поднимает вопрос о необходимости определиться с делегатами от прокатчиков на конференцию по колл.договору. «Олег, Олег, только Олег сможет выступить, — зашумели рабочие смены «А», — а то, что начальникам не нравятся эти выступления, — это их проблемы...». Но никто из них даже не интересуется, — что именно, какие вопросы Дубровский озвучил бы, будучи делегирован на конференцию от одной из смен рабочих основной профессии! Среди мастеров (тут же присутствовал начальник участка г-н Сторубель) неловкая заминка. Дубровский, все понимая, молча наблюдал за этой интересной сценой: администрации участка сплавов явно дана установка не допустить его появления на конференции по колл.договору. Начальники, замявшись, тут же меняют тему общего разговора и больше к «скользкой» теме «выборов» делегатов на конференцию, не возвращаются. Из прокатчиков также никто не пытается вернуться к обсуждению такого важного вопроса. Он, по большому счету, интересует их в той же степени, что и содержание колл.договора! А ведь, кроме величины тарифной ставки первого разряда, сколько есть остро-болезненных, основных вопросов положения наемных рабочих на этом предприятии: «гибкие» тарифные ставки; полная непрозрачность и сугубый произвол при начислении различных доплат; «черные субботы»; вакханалия с произвольно изменяемой продолжительностью рабочего дня и работой по выходным... Но даже в условиях приближающейся конференции по пролонгированию-перезаключению колл.договора, эти больные вопросы не служили темами бесед среди рабочих!
19.02.2003. Начальник участка, в присутствии всей смены, приглашает Дубровского на заседание комиссии, перед которой он должен подтвердить свое соответствие квалификации 5-го разряда. Дубровский отказывается, мотивируя отказ бесполезностью попыток демонстрировать свои знания теории холодной прокатки труб перед начальниками, которые задались целью лишить его разряда, то есть, наказать материально. Однако, г-н Сторубель повторяет свое «приглашение»: комиссия уже собралась, Дубровского ждут и он сможет повторить свои слова перед этой комиссией. Такие аргументы подействовали...
В очень просторном кабинете начальника ТПЦ собрались: г-н Киселев; г-жа Макарова; инженер из отдела по охране труда, г-н Сидоренко; профбосс Диденко (осталось непонятным, зачем вообще тут был этот господин?); новоиспеченный, буквально с Нового года, заместитель г-на Правдина по оборудованию и энергетике г-н Весна; сопровождавшие Дубровского в контору цеха г-да Сторубель и Баштовой; председательствовал на заседании этой импровизированной комиссии еще один заместитель г-на Правдина, — г-н Чуб [в восьмидесятые годы ХХст. гл. инженер, с 1989 по 1995г. директор завода, при котором, вакханалия быстрой наживы, на основе беспощадной эксплуатации и разграбления гос.собственности на этом предприятии, достигла, пожалуй, своего апогея. В 1995г., во время, тогда первых, на заводе, следственных действий фискально-карательных структур буржуазного государства, он «отступил» отсюда со своей «командой». Летом 2001г., г-н Чуб появляется на заводе вновь, в непонятно-неформальной должности «консультанта гл.инженера», но с поистине диктаторскими полномочиями по отношению к администрации производственный подразделений. Г-н Чуб занял шикарный кабинет погибшего в 2000г., «при невыясненных обстоятельствах», коммерческого менеджера г-на Потаповского и в 2002г. превратился уже в заместителя гл. инженера... ]. Секретарь начальника ТПЦ вела протокол. Дубровский сразу же сделал заявление об отказе подтверждать уровень своей квалификации, так как он имеет все основания считать, что решение снять 5-й разряд, присвоенный ему более 22-х лет назад, уже принято заранее и никакие попытки, продемонстрировать здесь свой уровень знаний, ему, в таком случае, не помогут. У г-на Киселева на столе разложены объявления о деятельности социалистической библиотеки, листовки, газеты, — словом, все экземпляры печатной составляющей социалистической пропаганды на заводе за последние три месяца. Вот так проверка квалификации! Дубровский уходит, но его останавливает г-н Чуб. Он спрашивает: «Ну, чего ты хочешь?! Чего добиваешься?! Что ты воду мутишь?!». Дубровский молчал. Что он должен был объяснять этим господам?! Рассказывать о целях и средствах социалистической борьбы?! Начальник цеха начинает цитировать отдельные места из листовок. Остальные члены этой «комиссии» молчат. Вывод г-на Киселева: «Он хочет разрушить нашу дисциплину на этом заводе и заменить её своей»(?!). Г-н Чуб: «Вот мы снимем с тебя разряд, а ты пожалуешься в Страсбург, в суд по правам человека! И что тогда?!...». Но диалога не получилось, так как Дубровский продолжал молчать. «Ладно, — говорит Чуб, — иди работай...».
Дело было в начале второй смены, и в цехе Дубровского окружило человек пять прокатчиков, заинтересованно расспрашивавших о том, что же происходило на заседании комиссии. Все-таки, снятие разряда, — событие здесь неординарное, тем более, что все понимали, — по каким причинам это делается. Вообще-то говоря, в ходе всех вышеописанных перипетий, братья по классу продемонстрировали нижайший уровень солидарности с Дубровским, вернее будет сказать, его полное отсутствие.
Слова г-жи Макаровой, по поводу поведения прокатчиков во время событий 30-31.10.2002, подтвердились, к сожалению, не раз и не два... Три месяца гонений на инициатора практически всех, хоть как-то организованных, столкновений с начальством, наблюдались рабочими трубопрокатного цеха практически молча. О других подразделениях завода и говорить нечего... За это время, не было сделано ни одной попытки коллективно потребовать от администрации прекращения этого прессинга! Автор настаивает на том, что такие попытки даже не обсуждались рабочими! Вся поддержка и солидарность с Дубровским сводились к шепоту, к вздохам и сожалениям. Кто-то, через кого-то передавал, как жалко такого рабочего активиста. Один, другой, третий, советовали Дубровскому замолчать, заглохнуть, спрятаться и затихнуть, так как, иначе «съедят»... Кто-то мог, качая головой, говорить: «Да, конкретно на тебя наезжают!...». Кто-то советовал любым способом удержаться на заводе, ибо, после всего, что было, уже это будет победой... В общем и целом, только вполне платоническое выражение сочувствия, но не более того...
Через несколько часов после сорванного Дубровским административного судилища под названием «подтверждение соответствия данной квалификации» ( г-жа Макарова, оказавшись в цехе, выражает Дубровскому свое возмущение его отказом отвечать на вопросы комиссии), сменный мастер Баштовой говорит рабочему активисту буквально следующее: «Чуб просил передать, что если ты не будешь вы..бываться, то и они не будут вы..бываться», — то есть, классовый враг ставит условия, — прекращай свою деятельность и мы тоже тебя оставим в покое...
В середине февраля, в связи с общим падением объемов производства труб (о причинах прекращения (или приостановки?) выполнения российского военного заказа среди рабочих циркулирует несколько версий, — официальной информации, как обычно, никакой), двенадцатичасовой рабочий день для прокатчиков был отменен. Но вот, очередной незначительный всплеск деловой активности, — какие-то фирмы, названия которых с 2003г. зашифрованы четырехзначными числовыми обозначениями, поднаперли трубной заготовки, как всегда, ужасного качества (из демонтируемых где-то трубопроводных систем химических производств), но, в довольно большом количестве и 21.02.2003, все тот же г-н Баштовой, уже совсем не напрягаясь, на пересменке говорит: «С понедельника работаем по 12 часов». Смена молчит. После короткой паузы, за всех отвечает бригадир (он же, назначенный начальством год назад, «профгруппорг» «официального» профсоюза): «Раз надо, значит надо!». И это в условиях двухмесячного отсутствия зарплаты!
24.02.2003. Кроме Дубровского, у всей смены вновь двенадцатичасовой рабочий день (второй «отщепенец-отказник» болен). Г-н Баштовой вручает ему постановление «квалификационной комиссии». Постановление отмечает, что Дубровский отказался подтверждать соответствие своей квалификации 5-му разряду прокатчика, так как считает, что «решение комиссии будет предвзятым». Но, учитывая данные ему сменным мастером и начальником участка характеристики, как одному из наиболее подготовленных в профессиональном отношении, трубопрокатчиков, комиссия решила воздержаться от того, чтобы снимать с Дубровского 5-й тарифно-квалификационный разряд...
Во время обеденного перерыва, к Дубровскому, стоявшему у стенда с профсоюзной прессой, подошел г-н Чуб и спросил, — ознакомлен ли он с постановлением комиссии? Да, ознакомлен. Тогда Чуб пожимает Дубровскому руку и говорит: «Давай заключим двухсторонний мораторий? Согласен?!». Дубровский молчит, но утвердительно кивает, — мораторий, так мораторий, это все-таки не капитуляция... На протяжении, более чем 20-тилетней, трудной «карьеры»
синдикалиста, при непрерывной череде самых горьких поражений рабочего сопротивления, ему не раз приходилось сворачивать внешнюю, открыто-легальную активность...
25.02.2003 выясняется, что часть прокатчиков смены «Б», разумеется, с согласия и при поощрении начальства, перешла работать даже не по двенадцать, но по шестнадцать часов в день (например, с 15.00 до 7.00 следующего дня!!!). В свою очередь, прокатчики смены «А» усердно выполняли (и перевыполняли!) сменные нормозадания. И это в условиях почти трехмесячного отсутствия зарплаты! Дубровскому оставалось только зло комментировать происходящее: «Нам так можно вообще зарплату не платить! Зачем?! Если более двух месяцев нет зарплаты, а эти обезбашенные ударники капиталистического труда берутся работать по шестнадцать часов! А вы?! Зарплаты нет, но все дружно берут под козырек, — «раз надо, значит надо!»...». Эти злые комментарии встречались полным молчанием. Никто не возражал, не ругался, но и не поддерживал...
Весной 2002г. Дубровский довольно успешно (если судить по реакции боссов, которая была наиболее резкой именно на эту составляющую подрывной синдикалистской агитации) убеждал большинство прокатчиков смены «А» скрывать свои возможности по производительности труда, не перевыполнять сменные нормозадания, то есть, как уже отмечалось, и в этих тяжелых условиях, хоть как-то противостоять удешевлению своей рабочей силы.
Через год он столкнулся с гораздо более тяжелым, парадоксальным, все с ног на голову переворачивающим положением, — наемные рабочие, не получая несколько месяцев зарплату, оказываются в состоянии трудиться в полтора, или даже, в два раза дольше «нормальной» продолжительности рабочего дня, трудиться с той же, или, даже с большей, продуктивностью, чем в условиях своевременной оплаты труда. Чудовищность ситуации иллюстрируется следующими цифрами: в апреле-2003, в условиях задержки зарплаты на три месяца, при месячном нормозадании в 2500 метров труб на одного прокатчика, некоторые рабочие из состава смены «Б», (те, которые находили в себе силы и возможности без зарплаты работать по 12-16 часов, в том числе и по выходным дням) произвели по 4500, по 5200 метров! Трубопрокатчики смены «А», презрительно отзываясь о таких «стахановцах», тем не менее, сами стабильно выполняли и даже незначительно перевыполняли сменные нормы! В целом, за апрель было прокатано труб на 15% больше, чем в марте! При этом, в марте еще не было зарплаты за декабрь-2002, а в апреле, — за январь-2003.
В возможно более популярной форме Дубровский пытался объяснить своим товарищам: в нашей жизни имеет место такой процесс, как воспроизводство рабочей силы. Если мы наемные рабочие, то зарплата есть средство для воспроизводства нашей рабочей силы. Мы заинтересованы в её воспроизводстве потому, что мы можем существовать, только продавая боссам свою рабочую силу. Боссы также должны быть заинтересованы в её воспроизводстве, ибо только наша рабочая сила создает им прибыль. Но когда боссы, окончательно обнаглев от собственной безнаказанности и нашей покорности, в условиях отсутствия зарплаты, навязывают вам 12-часовой рабочий день вместо 8-часового, они тем самым подразумевают, что у вас есть средства для воспроизводства своей рабочей силы помимо зарплаты, что зарплата не единственный и даже не основной источник ваших доходов! Когда вы, без зарплаты, оказываетесь в состоянии трудиться, с той же (а то и с большей!) продуктивностью, как и при своевременной её выплате, то вы, опять же, тем самым показываете: что зарплата не является для вас средством воспроизводства рабочей силы; что вы восстанавливаете её, затрачивая какие-то другие средства. Вывод для боссов здесь может быть только один, — зарплату можно нам и дальше не платить...
И хотя контраргументы [на вопрос, — почему, при задерживаемой зарплате, вы сохраняете прежнюю производительность, те, кто мог вообще сформулировать какие-либо возражения, давали следующие ответы, — потому, что у нас мало, или вообще нет, демократии, так как нами правят бывшие коммунисты, не признающие никаких законов, это не Франция, где можно бастовать кому угодно и сколько угодно; потому, что мы не-нормальный пролетариат, мы — рабочий скот; зарплату задерживают, но когда- нибудь выплатят, поэтому есть смысл и необходимость «гнать метры», то есть работать с повышенной производительностью и сейчас, без текущей зарплаты, чтобы начислили не 300-400, а 700-800 гривен, которые рано или поздно, но будут выплачены... ] не выдерживали никакой критики, это был безуспешный призыв к вчерашним «советским рабочим» ( молодежь 90-х годов на Опытном трубном, по прежнему, в значительном меньшинстве) осознать себя пролетариями. Ведь материальные условия их жизни, сама возможность вышеописанной ситуации с повышением производительности труда при задержке зарплаты на несколько месяцев, показывает, что объективно эти недавние «строители коммунизма» до сих пор не являются пролетариатом.
Таким образом, весной-2003 синдикалистское сопротивление свелось к попыткам объяснять рабочим фундаментальные основы взаимоотношений наемного труда и капитала, а также к непрерывной нелегальной пропаганде волынки, ведь внешним образом, «мораторий» на классовую борьбу как бы соблюдался. В это время Дубровский не только словом, но и делом пропагандирует волынку. Прокат на пониженных подачах, имитация неполадок в процессе прокатки, замедленное выполнение необходимых технологических операций, — все это не только делалось, но показывалось и объяснялось прокатчикам смены «А». Не можете заставить боссов платить вам зарплату вовремя другими способами, значит остается волынка, — надо волынить и еще раз волынить... В мае-июне-2003 Дубровскому иногда приходилось вступать в публичную полемику с боссами по этой проблеме. Дело в том, что некоторые прокатчики смены «А», очевидно прислушивались к подрывной синдикалистской пропаганде и, в результате, подвергались резкой критике, со стороны посещающего пересменки цехового начальства, за отсутствие инициативы, за низкую интенсивность труда (в начале июня еще не было зарплаты за февраль), по сравнению с рабочими смены «Б». Сменные мастера, заместитель начальника ТПЦ г-н Вотковский, начальник цеха г-н Киселев весьма нервно реагировали на высказывания рабочего активиста о том, что у начальства, в условиях трехмесячного отсутствия зарплаты, нет никаких оснований для того, чтобы требовать у рабочих отчета о количественных показателях их труда, что без зарплаты рабочий не может сохранять прежний уровень производительности. Звучали требования: «прекратить демагогию!»; «не приходить вообще на работу с такими настроениями!»; «немедленно убираться за ворота!»... Но тут же надо отметить, что возможная, в данном случае, эффективность волынки, как способа рабочего сопротивления, подрывалась отсутствием всякой солидарности со стороны рабочих смены «Б». Делает, например, трубопрокатчик смены «А» такую технологическую операцию, как перевалка на стане ХПТ-90, за четыре-четыре с половиной часа (что, кстати, соответствует подзабытым временным нормативам 80-х годов), но его сменщик из смены «Б» выполняет её за два часа; не получается нужный размер трубы у рабочего из смены «А» и он не проявляет рвения в подборе прокатного инструмента, но на следующий день эта задача быстро решается прокатчиком из смены «Б»... Кроме того, и в рядах самой смены «А» отсутствовало единство, отсутствовало постоянное отношение к проблеме волынки. Кто-то и слышать о ней не хотел, кто-то, эпизодически замедляя производственный процесс, и получив разнос от начальства за отсутствие трудового рвения, по сравнению с рабочими смены «Б», вновь начинал ударно трудиться, кто-то, систематически применяя волынку, тут же соглашался, вместе со всеми, работать по выходным...
Но автор явно забежал вперед. Вернемся к событиям марта-2003.
5.03. 2003, — день конференции по колл.договору. Зарплаты за декабрь-2002 до сих пор нет. Пересменка на участке сплавов. Мастер Баштовой болен и смене «А» раздает задания мастер смены «Б» г-н Зеленов. Он вдруг интересуется: кто же определен делегатом на конференцию от смены «А»? Не знаем, не знаем, — вразнобой отвечают рабочие, — нам никто ни о чем не говорил! Г-н Зеленов начинает рассказывать о том, как важно туда, на конференцию по колл.договору, пойти, чтобы там, а не здесь, в конторке участка сплавов, обозначить проблемы освещенности рабочих мест, механизации и автоматизации некоторых элементов трубопрокатной работы и т.д. и т.п. Дубровский позволил себе лишь одну реплику, после чего лишь молча наблюдал: «Не разводите нас на мелочи! Коллективный договор есть договор о купле-продаже нашей рабочей силы! И там надо обсуждать самые важные проблемы: величина оплаты труда, её хроническая задержка, «черные субботы» и так далее!».
«Олега, Олега, пусть Олег идет!», — зашумели трубопрокатчики. «Не надо Олега!», — возражает г-н Зеленов. «Не надо Олега, — вторит ему бригадир-«профгруппорг», — он им опять сала за шкуру зальет, а они опять вцепятся ему в горло!». Смена замолкает. «Витя, ты пойдешь!», — указывает г-н Зеленов на одного из рабочих, случайно одетого почище, чем остальные, черно-блестящие от мазута, прокатчики. Никто не возражает, и на этом процедура «выборов делегата» закончена...
Сама конференция прошла «как по нотам». Все планы и намерения администрации были реализованы. С докладами выступили: г-н Сергеев, г-жа Баранник и г-н Диденко. Никто из рабочих с трибуны не выступал, прений по докладам боссов не было вообще. Правда, некоторые «улучшения», все-таки произошли. По сравнению с текстом предыдущего колл.договора, сами боссы убрали из колл.договора на 2003г. положение о том, что администрация имеет право задерживать зарплату на один месяц (что прямо противоречило нормам КЗоТ), чтобы в апреле-мае 2003г. довести эту задержку до четырех месяцев... Полный контроль менеджеров над ситуацией, как и полное отсутствие протестного потенциала, были продемонстрированы очень наглядно! Колл.договор принят и тут же забыт и начальством, и рабочими. Брошюра с его текстом еще быстрее (в течение месяца!), чем в 2002г., появилась для свободного пользования в конторке участка сплавов, но она, за исключением Дубровского, опять никого не интересует! А ведь там, например, в разделе «Оплата труда», первые четыре пункта, — сплошные ловушки для наемных рабочих!...
Читатели, наверное, вправе спросить, — а как же обстояли дела с социалистической просветительской инициативой? Ведь автор, похоже, заблудился в тред-юнионистских проблемах и, кажется, совсем о ней забыл.
Надо сказать прямо, — новый вариант постановки социалистического просвещения промышленных рабочих также потерпел полный провал. И причина провала не в противодействии классового врага. Ведь на этот раз дело было поставлено так, что «офицеры капитала» вряд ли смогли бы помешать разворачиванию просветительской работы. Причина глубже, значительнее, серьезнее, чем репрессивное давление со стороны приказчиков буржуазии, хотя, очень значительная вероятность такого результата, прослеживалась уже и при первой попытке поставить социалистическое просвещение рабочих, на ОАО «Днепротяжбуммаш» в 1999-2000г.г.
За более чем три месяца распространения объявлений о деятельности абонемента революционно-социалистической библиотеки, интерес к соответствующей литературе проявился только у троих рабочих! Двое заинтересовались каталогом анархистских изданий и сделали одинаковый выбор в пользу книги Аршинова «История махновского движения» (скорее всего, здесь сказался тот фактор, что Н.Махно был и остается самой легендарно-харизматической личностью Екатеринославщины с времен гражданской войны). Еще одного заинтересовали произведения Троцкого и он взял читать «Преданную Революцию». Но даже с этими товарищами, после того, как они вернули прочитанные книги Троцкого и Аршинова, не возникло никаких обсуждений. У них не было вопросов, как и не было больше интереса к троцкистской или к анархистской литературе. Все это значит, что братья по классу продемонстрировали полное равнодушие к социалистической литературе и прессе! При попытках непосредственного распространения газет (чем Дубровский занялся сразу же, буквально с первого дня своего возвращения на завод), получался тот же отрицательный результат. За последние 8-9 месяцев Дубровский пытался (и только бесплатно!) распространять на Опытном трубном заводе следующие издания: «Пролетарий»; «Позиция революционных пролетарских сил»; «Классовая Борьба»; «Стачка»; «Рабочая Демократия»; «Человечность»... Реакция рабочих на бесплатное распространение этих изданий: «Нет, спасибо, не надо!...»; «Это и так уже известно!»; или, — «Это слишком серьезно! Жизнь и так тяжела, чтобы такой серьезной литературой голову забивать!...». Можно было наткнуться и на реакцию типа: «Это все х...йня!». [как разительно отличается все это от положения с распространением социалистической прессы во времена «перестройки», когда казалось, что не только многочисленные пробуржуазные элементы общества, но и рабочий класс начинает пробуждаться к социальной активности. Тогда, в 1990-91г.г., при полном параличе идейного противника, — парторганизации КПСС, Дубровский в производственных помещениях устраивал развалы леворадикальной прессы, с указателями цен, с банкой для денег, и рабочие разбирали газеты, оставляя за них свои трудовые копейки! А изрядно растерянные боссы даже не осмеливались мешать таким акциям социалистической пропаганды на предприятиях!...] Регулярно обновляемая расклейка газет, например, в комнате отдыха прокатчиков на участке сплавов, давала плачевный результат. Никто не интересовался! Не читали даже заголовков! Раскладывание на рабочих местах? Тогда те, для кого эти газеты были предназначены, использовали их для бытовых, или даже санитарно-гигиенических нужд! В мае-2003, некоторое оживление вызвал No.5 газеты МРП «Стачка», и то, только потому, что там, в статье «Политический сыск на предприятиях...» содержался материал о ноябрьских событиях на Опытном трубном заводе. Чтобы как-то заинтересовать рабочих этим выпуском «Стачки», Дубровскому приходилось специально анонсировать её, — здесь, говорил он, вы найдете кое-что и о нашем заводе... Таким образом, удалось заинтересовать «Стачкой» термистов, крановщиков, электриков (хотя, ни вопросов, ни развития интереса, Дубровский так и не дождался). Но тот же No.5 «Стачки», без соответствующего анонса висящий в комнате отдыха прокатчиков, не привлекает абсолютно никакого внимания. Никто ничего не может сказать о его содержании! В то же время, все это вовсе не значит, что рабочие на работе ничего не читают. По крайней мере, до того, как Дубровскому «влепили» выговор «за чтение печатных изданий в рабочее время на рабочем месте», прокатчики читали в любое время, как только производственный процесс позволял делать это. Но что они читали? Какие издания в изрядных количествах валялись на рабочих местах? Исключительно «желтая пресса» на пять «С»: секс; страхи; слухи; скандалы; сплетни!... «Популярная Газета», «Семейная газета «Ника», «События», «Мир увлечений», «Днепр Вечерний»... Это означает, что классовый враг не только преобладающим образом доминирует на информационном пространстве. Он также плотно контролирует сознание рабочих, полностью доминируя в сфере борьбы идей...
Возникает вопрос: если дело социалистического просвещения обстояло так плачевно (чего, вероятно, не могли не знать боссы, через своих многочисленных, к сожалению, осведомителей в рабочей среде), — так почему попытки его наладить вызвали у них такую бешеную реакцию?! Автор думает, что ответ заключается именно в переплетении идеологического и тред-юнионистского векторов активности Дубровского. При нынешнем нижайшем уровне развития сознания рабочих, тред-юнионистский активизм представляется боссам куда более опасным, чем «идеологические диверсии». Ведь его результаты непосредственно бьют по мошне! Тот факт, что Дубровскому пять лет назад удалось организовать общезаводскую забастовку, а теперь, пусть даже на очень короткий срок, нарушить производство прибыли, и вызвал такую реакцию на сопутствующую организации экономического сопротивления социалистическую пропаганду. Ведь трехнедельный бойкот двенадцатичасового труда целой сменой рабочих основной профессии увязывался боссами только с ним, как со «зловредным агитатором» и «демагогом».
Остается подвести какие-то итоги и сделать общие выводы, на которые наталкивает провал попыток организовать социалистическое просвещение, на фоне постоянных неудач прото-синдикалистских инициатив.
«Поздравляю Вас, Владимир Ильич, с диктатурой пролетариата без пролетариата», — произнес А.Шляпников весной 1921г.. Вместо сгоревшего в социальных катаклизмах 1917-21г.г. пролетариата, на заводы пришел «советский рабочий класс», в основном сформированный тремя большими историческими волнами выходцев из села. [первая волна пришла в город во время «реконструктивного периода» 20-х годов; вторая — в период «сталинской индустриализации»; третья — во время масштабной «хрущевской» урбанизации 50-х — 60-х годов ХХ ст. ] Положение этого класса в уникальных условиях СССР (которое Троцкий описал замечательной формулой «господствующего, но вместе с тем угнетенного класса»), не позволяло ему стать «классом для себя». «Перестройка», при характерном для нее общем всплеске социальной активности, показала, что промышленные рабочие оказались самой пассивной и наиболее консервативной частью населения городов. Перипетии 90-х годов показали практически полную неспособность к простейшей классовой самоорганизации у рабочих огромных предприятий тяжелой индустрии, несмотря на то, что производственный процесс объединял их там в очень большие, многотысячные коллективы. Реализация, в это время, ряда тред-юнионистских инициатив (наиболее заметная из которых — НПГ) представляет собой лишь исключение из общего правила доминирующей пассивности. Отсутствие зародышей самоорганизации, поразительная неспособность экс-«советских» промышленных рабочих сообща защищать свои элементарные классовые интересы, вполне объясняют невосприятие этой косной, пассивно-апатичной, одной ногой в селе стоящей, социальной стратой, социалистических идей и ценностей. Такой рабочий класс, который до сих пор не является, собственно, пролетариатом, остается глухим к социалистической пропаганде по вполне объективным условиям своего существования и поэтому, попытки поставить его социалистическое просвещение, обречены на неудачу. Долгосрочный внутренний макро-фактор изменения такой ситуации, — в процессах пролетаризации, в разорении мелко-буржуазных элементов, в лишении бывших «советских» рабочих всяких других источников существования, кроме продажи своей рабочей силы.
Это не призыв отказаться от просветительских инициатив и от политической работы в классе, вне сознательного действия которого не бывать социалистической революции. Это попытка осознать причины перманентных неудач. После краха всех социально-революционных иллюзий конца 80-х — начала 90-х годов, после краха всех попыток организовать сопротивление рабочего класса наступлению капитала на труд в 90-е годы, в нынешний период безраздельного господства реакции, социалисты должны осознать, что в классе промышленных рабочих у них нет пока иных перспектив, кроме тред-юнионистской. Тред-юнионизм, как организованная классовая солидарность, есть необходимая школа в развитии пролетариата, которую бывшие «строители коммунизма» еще не прошли. Деградация, деморализация и дезориентация рабочего класса (которому еще только предстоит стать полноценным пролетариатом), после развала «антирабочего рабочего государства», оказались таковы, что ни о каком создании структур некоей интернациональной революционной рабочей партии, до сих пор не может быть и речи, если только это не будут опять кучки интеллигентов или рабочие кружки типа сталинистско-махаевской ПДП, как это не раз имело место в 90-х годах ХХ века. Революционные радикал-фантазеры и социалистические деятели, витающие в эмпиреях «геополитики», в своих заявлениях о том, что, мол, экономическая борьба и «экономизм», как её идеологическое отражение в социалистическом движении, остались в прошлом, в 90-х годах ХIX ст., забывают, что нам приходится иметь дело с новым пролетариатом, который еще не закончил процесса своего формирования, который, в осознании себя, не имеет ничего, что бы связывало его с тем классом, который в начале ХХ века вынес на своих плечах три революции... Все надо начинать сначала... «Субъектом движения к подлинному социализму может быть только класс, преобразующий сам себя в процессе своей повседневной практики, самовоспитывающийся, шаг за шагом накапливающий осознание собственного достоинства и собственной силы». Это очень правильные слова одного из современных российских социалистов. Только в таком классе социалистическое просвещение будет иметь шансы на успех.