Глава 8: ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА И АРМИЯ

От мировой революции - к status quo.

Внешняя политика всегда и везде - продолжение внутренней, ибо ведется тем же господствующим классом и преследует те же исторические задачи. Перерождение правящего слоя в СССР не могло не сопровождаться соответственным изменением целей и методов советской дипломатии. Уже "теория" социализма в отдельной стране, впервые возвещенная осенью 1924 года, знаменовала стремление освободить советскую внешнюю политику от программы международной революции. Бюрократия, однако, и не подумала ликвидировать при этом свою связь с Коминтерном, ибо это неминуемо превратило бы его в оппозиционную международную организацию с вытекающими отсюда неблагоприятными последствиями для соотношения сил внутри СССР. Наоборот, чем меньше политика Кремля сохраняла свой былой интернационализм, тем крепче правящая верхушка сжимала в своих руках руль Коминтерна. Под старым именем он должен был отныне служить новым целям. Для новых целей понадобились, однако, новые люди. С осени 1923 г. история Коминтерна есть история полного обновления его московского штаба и штабов всех национальных секций путем серии дворцовых переворотов, чисток сверху, исключений и пр. В настоящее время Коминтерн представляет собою совершенно покорный и всегда готовый к любому зигзагу аппарат на службе советской внешней политики.

Бюрократия не только порвала с прошлым, но и лишилась способности понимать его важнейшие уроки. Главный из них тот, что советская власть не могла бы устоять и двенадцати месяцев без прямой помощи мирового, особенно европейского пролетариата и без революционного движения колониальных народов. Свое наступление на Советскую Россию австро-германская военщина не довела до конца только потому, что уже чувствовала за своей спиной горячее дыхание революции. Через каких-нибудь три-четверти года восстания в Германии и Австро-Венгрии положили конец Брест-литовскому мирному договору. Восстание французских военных моряков в Черном море, в апреле 1919 г. заставило правительство Третьей республики отказаться от развития военных операций на советском юге. Великобританское правительство сняло в сентябре 1919 г. свои экспедиционные войска с советского Севера под прямым давлением своих рабочих. После отступления Красной армии из-под Варшавы в 1920 г. только мощная волна революционных протестов помешала Антанте прийти на помощь Польше, чтоб разгромить советы. Руки лорда Курзона, предъявившего в 1923 г. грозный ультиматум Москве, оказались в решающий момент связаны сопротивлением британских рабочих организаций. Эти яркие эпизоды не стоят особняком; они полностью окрашивают собою первый наиболее трудный период существования советов: хоть революция за пределами России и не победила нигде, однако надежды на нее вовсе не оказались тщетными.

Советское правительство заключило уже в те годы ряд договоров с буржуазными правительствами: Брест-литовский мир в марте 1918 г.; договор с Эстонией в феврале 1920 г.; Рижский мир с Польшей в октябре 1920 г.; Раппальский договор с Германией в апреле 1922 г. и другие, менее значительные дипломатические соглашения. Ни советскому правительству в целом, ни кому-либо из его членов в отдельности не могло бы, однако, прийти в голову изображать своих буржуазных контрагентов, как "друзей мира", и еще менее - приглашать коммунистические партии Германии, Польши или Эстонии поддерживать своим голосованием буржуазные правительства, заключившие эти договора. Между тем именно этот вопрос имеет решающее значение для революционного воспитания масс. Советы не могли не подписать Брест-литовского мира, как истощенные в конец стачечники не могут не подписать самых жестких условий капиталиста; но голосование за этот мир германской социал-демократии, в лицемерной форме "воздержания", клеймилось большевиками, как поддержка насилия и насильников. Хотя раппальское соглашение с демократической Германией было, через четыре года, заключено на началах формального "равноправия" сторон, однако, если бы немецкая коммунистическая партия вздумала, по этому поводу, выразить доверие дипломатии своей страны, она была бы немедленно исключена из Интернационала. Основная линия международной политики советов покоилась на том, что те или другие торговые, дипломатические или военные сделки советского государства с империалистами, неизбежные сами по себе, не должны ни в каком случае ограничивать или смягчать борьбу пролетариата соответственных капиталистических стран, ибо в последнем счете спасение самого рабочего государства будет обеспечено только развитием мировой революции. Когда Чичерин во время подготовки к генуэзской конференции предложил, в угоду "общественному мнению" Америки, внести в советскую конституцию "демократические" изменения, Ленин в официальном письме от 23 января 1922 г. настойчиво рекомендовал немедленно отправить Чичерина в санаторию. Если б кто-нибудь осмелился в те дни предложить купить благорасположение "демократического" империализма присоединением, скажем, к пустому и фальшивому пакту Келлога или смягчением политики Коминтерна, Ленин, с своей стороны, предложил бы, несомненно, посадить новатора в сумасшедший дом, - и вряд ли встретил бы оппозицию в Политбюро.

С особенной непримиримостью относилось тогдашнее руководство ко всякого рода пацифистским иллюзиям - в отношении Лиги Наций, коллективной безопасности, третейских судов, разоружения и пр., - видя в них только средство убаюкиванья рабочих масс, чтоб тем вернее захватить их врасплох в момент взрыва новой войны. В выработанной Лениным и принятой на съезде 1919 года программе партии находим по этому поводу следующие недвусмысленные строки: "Растущий натиск со стороны пролетариата и особенно его победы в отдельных странах усиливают сопротивление эксплуататоров и вызывают с их стороны создание новых форм международного объединения капиталистов (Лига Наций и т.п.), которые, организуя в мировом масштабе систематическую эксплуатацию всех народов земли, ближайшие свои усилия направляют на непосредственное подавление революционных движений пролетариата всех стран. Все это с неизбежностью приводит к сочетанию гражданской войны внутри отдельных государств с революционными войнами как обороняющихся пролетарских стран, так и угнетаемых народов против ига империалистских держав. При этих условиях лозунги пацифизма, международного разоружения при капитализме, третейских судов и т.п. являются не только реакционной утопией, но и прямым обманом трудящихся, направленным к разоружению пролетариата и отвлечению его от задачи разоружения эксплуататоров". Эти строки большевистской программы заключают в себе данную заранее и притом поистине бичующую оценку нынешней советской внешней политики, как и политики Коминтерна, со всеми их пацифистскими "друзьями" во всех частях света.

После периода интервенций и блокады экономическое и военное давление капиталистического мира на Советский Союз оказалось, правда, значительно слабее, чем можно было опасаться. Европа стояла еще под знаком прошлой, а не будущей войны. Потом нагрянул небывалый мировой экономический кризис, ввергший в прострацию правящие классы всего мира. Только благодаря этому Советский Союз мог безнаказанно пройти через испытания первой пятилетки, когда страна снова стала ареной гражданской войны, голода и эпидемий. Первые годы второй пятилетки, принесшие явное улучшение внутреннего состояния СССР, совпали с началом экономического оживления в капиталистическом мире, новым приливом надежд, аппетитов, нетерпения и военных вооружений. Опасность комбинированного нападения на СССР только потому принимает на наших глазах осязательные формы, что страна советов все еще изолирована; что на значительном своем протяжении "одна шестая часть земного шара" представляет царство первобытной отсталости; что производительность труда, несмотря на национализацию средств производства, еще гораздо ниже, чем в капиталистических странах; наконец, - и это сейчас важнее всего, - что главные отряды мирового пролетариата разбиты, неуверены в себе и лишены надежного руководства. Так, Октябрьская революция, в которой вожди ее видели только вступление к мировой революции, но которая ходом вещей получила на время самодовлеющее значение, обнаруживает на новой исторической ступени свою глубокую зависимость от мирового развития. Снова становится очевидно, что исторический вопрос: кто - кого? не может быть разрешен в национальных рамках; что внутренние успехи или неудачи лишь подготовляют более или менее благоприятные условия для его разрешения на мировой арене.

Советская бюрократия, надо отдать ей эту справедливость, приобрела огромный опыт управления людскими массами: их убаюкиванья, их разделения и обессиления, их прямого обмана - с целью неограниченного властвования над ними. Но именно по этой самой причине она утратила всякие следы способности революционного воспитания масс. Задушив самостоятельность и инициативу народных низов у себя дома, она и на мировой арене естественно уже не может пробуждать критическую мысль и революционную отвагу. К тому же, как правящий и привилегированный слой, она неизмеримо более ценит на Западе помощь и дружбу родственных ей по социальному типу буржуазных радикалов, реформистских парламентариев, профсоюзных бюрократов, чем отделенных от нее социальной пропастью рядовых рабочих. Здесь не место для истории упадка и вырождения Третьего Интернационала, - вопрос, которому автор посвятил ряд самостоятельных исследований, опубликованных почти на всех языках цивилизованного мира. Факт таков, что, в качестве руководительницы Коминтерна, национально-ограниченная и консервативная, невежественная и безответственная советская бюрократия не принесла мировому рабочему движению ничего, кроме бедствий. Как бы в виде исторического воздаяния, нынешнее международное положение СССР определяется в гораздо большей степени последствиями поражений мирового пролетариата, чем успехами изолированного социалистического строительства. Достаточно напомнить, что разгром китайской революции 1925-1927 г.г., развязавший руки японскому милитаризму на Востоке, и разгром германского пролетариата, приведший к торжеству Гитлера и бешеному росту германского милитаризма, являются в одинаковой мере плодами политики Коминтерна.

Предав мировую революцию, но чувствуя себя преданной ею, термидорианская бюрократия главные свои усилия направила на то, чтоб "нейтрализовать" буржуазию. Для этого надо было казаться умеренной, солидной, подлинной опорой порядка. Но чтоб долго и с успехом казаться чем-либо, надо стать им на деле. Об этом позаботилась органическая эволюция правящего слоя. Так, отступая постепенно перед последствиями собственных ошибок, бюрократия пришла к мысли застраховать неприкосновенность СССР путем включения его в систему европейско-азиатского статус-кво. Что может быть, в самом деле, лучше вечного пакта о взаимном ненападении между социализмом и капитализмом? Нынешняя официальная формула внешней политики, широко рекламированная не только советской дипломатией, которой позволительно говорить на условном языке своей професии, но и Коминтерном, которому полагается говорить на языке революции, гласит: "Ни пяди чужой земли не хотим, но не уступим ни вершка и своей земли". Как будто дело идет о простом столкновении из-за кусков земли, а не о мировой борьбе двух непримиримых социальных систем!

Когда СССР счел более благоразумным уступить Японии Восточно-китайскую железную дорогу, этот акт слабости, подготовленный крушением китайской революции, воспевался, как проявление уверенной в себе силы на службе мира. На самом деле, сдавая врагу крайне важную стратегическую магистраль, советское правительство облегчило Японии ее дальнейшие захваты в северном Китае и ее нынешние покушения на Монголию. Вынужденная жертва означала не "нейтрализацию" опасности, а, в лучшем случае, короткую отсрочку, чрезвычайно разжигая в то время аппетиты правящей военной клики в Токио.

Вопрос о Монголии есть уже вопрос о ближайших стратегических позициях Японии в войне против СССР. Советское правительство увидело себя на этот раз вынужденным открыто заявить, что на вторжение японских войск в Монголию ответит войною. Между тем дело не идет здесь непосредственно о защите "своей земли": Монголия - независимое государство. Пассивной охраны советских границ казалось достаточно в тот период, когда никто им серьезно не угрожал. Действительный метод обороны СССР состоит в том, чтоб ослаблять позиции империализма и усиливать позиции пролетариата и колониальных народов во всем мире. Невыгодное соотношение сил может заставить уступить много "пядей" земли, как это было в момент Брест-литовского мира, затем Рижского мира, наконец, в случае с уступкой Восточно-китайской дороги. В то же время борьба за благоприятное изменение соотношения мировых сил налагает на рабочее государство постоянную обязанность приходить на помощь освободительным движениям в других странах. Но именно эта основная задача находится в непримиримом противоречии с консервативной политикой статус-кво.