II. Наследство духовной культуры

Духовная культура так же противоречива, как и материальная. И как из арсеналов и складов материальной культуры мы пускаем в оборот не лук с колчаном, не каменные орудия и не орудия бронзового века, а берем по возможности совершенные орудия новейшей техники, -- так же мы должны подходить и к духовной культуре.

Коренным элементом в культуре старого общества была религия. Она являлась первостепенной важности формой человеческого знания и единения; но в этой форме выражалась прежде всего слабость человека перед природой и бессилие его внутри общества. Религию, со всеми ее суррогатами, мы отметаем совершенно.

Иначе обстоит дело с философией. Из созданной классовым обществом философии мы должны усвоить два неоценимых ее элемента -- материализм и диалектику. Именно из органического сочетания материализма и диалектики родился метод Маркса и возникла его система. Этот метод лежит в основе ленинизма.

Если перейдем, далее, к науке в собственном смысле, то здесь уже станет совершенно очевидно, что перед нами огромный резервуар знаний и умений, накопленных человечеством за свою долгую жизнь. Можно, правда, указать, что в науке, цель которой -- познание сущего, есть много тенденциозных классовых примесей. Совершенно правильно! Если даже железные дороги отражают в себе привилегированность одних и нужду других, то тем более относится это к науке, материал которой гораздо более гибок, чем металл и дерево, из коих строятся вагоны. Но мы должны отдать себе отчет в том, что научное творчество в основе своей питается потребностью познать природу, чтоб овладеть ее силами. Хотя классовые интересы вносили и вносят ложные тенденции даже в естественные науки, но все же эта фальсификация ограничивается теми пределами, за которыми она начинает непосредственно мешать успехам технологии. Если окинете естественные науки взглядом снизу доверху, от области накопления элементарных фактов до наиболее высоких и сложных обобщений, то увидите, что чем эмпиричнее научное исследование, чем ближе оно к своему материалу, к факту, тем более несомненные результаты дает. Чем шире область обобщений, чем ближе естествознание подходит к вопросам философии, тем больше оно поддается воздействию классовых внушений.

Сложнее и хуже обстоит дело с науками общественными и так называемыми "гуманитарными". И здесь, конечно, в основе действовало стремление познать то, что есть. Благодаря этому мы имели, к слову сказать, блестящую школу классиков буржуазной экономии. Но классовый интерес, который в общественных науках сказывается гораздо непосредственнее и повелительнее, чем в естествознании, скоро приостановил развитие экономической мысли буржуазного общества. В этой области мы, коммунисты, вооружены, однако, лучше, чем в какой бы то ни было другой. Пробужденные классовой борьбой пролетариата социалистические теоретики, опираясь на буржуазную науку и критикуя ее, создали, в учении Маркса и Энгельса, могущественный метод исторического материализма и ее непревзойденное применение в "Капитале". Это не значит, конечно, что мы застрахованы от влияния буржуазных идей в области экономики и социологии вообще. Нет, вульгарнейшие профессорско-социалистические, мещанско-народнические тенденции на каждом шагу врываются в наш обиход из старых "сокровищниц" познания, ища для себя питательной среды в неоформленных и противоречивых отношениях переходной эпохи. Но в этой области у нас есть незаменимые критерии марксизма, проверенные и обогащенные в работах Ленина. И мы будем давать тем более победоносный отпор вульгарным экономистам и социологам, чем меньше будем замыкаться в опыте сегодняшнего дня, чем шире будем охватывать мировое развитие в целом, выделяя его основные тенденции из-под конъюнктурных изменений.

В вопросах права, морали, идеологии вообще, положение буржуазной науки еще более плачевно, если можно, чем в области экономии. Найти в этих областях жемчужное зерно действительного познания можно, лишь перерыв десятки навозных профессорских куч.

Диалектика и материализм образуют основные элементы марксова познания мира. Но это вовсе не значит, что их можно, в качестве всегда готовой отмычки, применять в любой области познания. Диалектику нельзя навязать фактам, надо ее извлечь из фактов, из их природы и их развития. Только кропотливая работа над необозримым материалом дала Марксу возможность воздвигнуть диалектическую систему экономии на понятии ценности как овеществленном труде. Так же построены марксовы исторические работы, даже и газетные статьи. Применять диалектический материализм к новым областям познания можно только овладевая ими изнутри. Очищение буржуазной науки предполагает овладение буржуазной наукой. Ни огульной критикой, ни голой командой ничего не возьмешь. Усвоение и применение идет тут рука об руку с критической переработкой. Метод у нас есть, а работы хватит на поколения.

Марксистская критика науки должна быть не только бдительной, но и осторожной, иначе она может выродиться в прямое сикофантство, в фамусовщину. Взять хотя бы психологию. Рефлексология Павлова целиком идет по путям диалектического материализма. Она окончательно разрушает стену между физиологией и психологией. Простейший рефлекс физиологичен, а система рефлексов дает "сознание". Накопление физиологического количества дает новое, "психологическое" качество. Метод павловской школы экспериментален и кропотлив. Обобщения завоевываются шаг за шагом: от слюны собаки к поэзии, т.-е. к ее психической механике (а не к общественному содержанию), при чем путей к поэзии еще не видать.

По-иному подходит к делу школа венского психоаналитика Фрейда. Она заранее исходит из того, что движущей силой сложнейших и утонченнейших психических процессов является физиологическая потребность. В этом общем смысле она материалистична, -- если оставить в стороне вопрос о том, не отводит ли она слишком много места половому моменту за счет других, ибо это уже спор в границах материализма. Но психоаналитик подходит к проблеме сознания не экспериментально, от низших явлений к высшим, от простого рефлекса к сложному, а стремится взять все эти промежуточные ступени одним скачком, сверху вниз, от религиозного мифа, лирического стихотворения или сновидения -- сразу к физиологической основе психики.

Идеалисты учат, что психика самостоятельна, что "душа" есть колодезь без дна. И Павлов и Фрейд считают, что дном "души" является физиология. Но Павлов, как водолаз, спускается на дно и кропотливо исследует колодезь снизу вверх. А Фрейд стоит над колодцем и проницательным взглядом старается сквозь толщу вечно колеблющейся замутненной воды разглядеть или разгадать очертания дна. Метод Павлова -- эксперимент. Метод Фрейда -- догадка, иногда фантастическая. Попытка объявить психоанализ "несовместимым" с марксизмом и попросту повернуться к фрейдизму спиной слишком проста или, вернее, простовата. Но мы ни в каком случае не обязаны и усыновлять фрейдизм. Это рабочая гипотеза, которая может дать и несомненно дает выводы и догадки, идущие по линии материалистической психологии. Экспериментальный путь принесет в свое время проверку. Но мы не имеем ни основания, ни права налагать запрет на другой путь, хотя бы и менее надежный, но пытающийся предвосхитить выводы, к которым экспериментальный путь ведет лишь крайне медленно*.

На этих примерах я хотел хоть отчасти показать и многообразие научного наследия и сложность тех путей, при помощи которых пролетариат может вступить во владение им. Если в хозяйственном строительстве дело не решается приказом и приходится "учиться торговать", то в науке одно лишь голое командование, кроме вреда и сраму, ничего принести не может. Здесь надо "учиться учиться".

Искусство есть одна из форм ориентировки человека в мире; в этом смысле наследство искусства не отличается от наследства науки и техники -- и не менее их противоречиво. Однако в отличие от науки искусство есть форма познания мира не как системы законов, а как группировки образов и в то же время способ внушения известных чувств и настроений. Искусство прошлых веков сделало человека более сложным и гибким, подняло его психику на более высокую ступень, всесторонне обогатило ее. Обогащение это есть неоценимое завоевание культуры. Овладение старым искусством является, поэтому, необходимой предпосылкой не только для создания нового искусства, но и для построения нового общества, ибо для коммунизма нужны люди с высокой психикой. Способно ли, однако, старое искусство обогащать нас художественным познанием мира? Способно. Именно поэтому же оно способно давать пищу нашим чувствам и воспитывать их. Если б мы огульно отреклись от старого искусства, мы сразу стали бы духовно беднее.

У нас наблюдается теперь кое-где тенденция выдвигать ту мысль, что искусство имеет своею целью лишь внушение известных настроений, а вовсе не познание действительности. Отсюда вывод: какими же такими чувствами может нас заражать дворянское или буржуазное искусство? Это в корне неверно. Значение искусства, как средства познания -- в том числе и для народных масс, и для них особенно -- никак не меньше "чувственного" значения его. И былина, и сказка, и песня, и пословица, и частушка дают образное познание, освещают прошлое, обобщают опыт, расширяют кругозор, и только в связи с этим и благодаря этому способны "настраивать". Это относится ко всей вообще литературе -- не только к эпосу, но и к лирике. Это относится и к живописи и к скульптуре. Исключение составляет, в известном смысле, только музыка, действие которой могущественно, но односторонне. Конечно, и она опирается на своеобразное познание природы, ее звуков и ритмов. Но здесь познание настолько скрыто под спудом, результаты внушений природы настолько преломлены через нервы человека, что музыка действует как самодовлеющее "откровение". Попытки приблизить все виды искусства к музыке, как к искусству "заражения", делались не раз и всегда означали принижение в искусстве роли разума в интересах бесформенной чувственности и в этом смысле были и остаются реакционными... Хуже всего, конечно, такие произведения "искусства", которые не дают ни образного познания, ни художественного "заражения", зато выдвигают непомерные претензии. У нас таких произведений печатается немало, и, к сожалению, не в ученических тетрадках студий, а во многих тысячах экземпляров...

Культура есть явление общественное. Именно поэтому язык, как орган общения людей, является важнейшим ее орудием. Культура самого языка -- важнейшее условие роста всех областей культуры, особенно науки и искусства. Как техника не удовлетворяется старыми измерительными приборами, а создает новые: микрометры, вольтаметры и пр., добиваясь и достигая все высшей точности, так и в деле языка -- умения выбирать надлежащие слова и надлежаще сочетать их -- необходима постоянная систематическая кропотливая работа над достижением высшей точности, ясности, яркости. Основой этой работы должна быть борьба с неграмотностью, полуграмотностью и малограмотностью. Следующая ступень той же работы -- овладение классической русской литературой.

Да, культура была главным орудием классового гнета. Но она же, и только она, может стать орудием социалистического освобождения.


* Разумеется, с этим вопросом не имеет ничего общего культивирование мнимого фрейдизма, как эротического баловства или озорства. К науке такого рода чесание языком отношения не имеет, а знаменует лишь упадочные настроения: центр тяжести переносится с головного мозга на спинной... Л. Т.


<<КУЛЬТУРА И СОЦИАЛИЗМ || Содержание || III. Наши культурные противоречия>>