В Ташкент поезд прибыл с шестнадцатичасовым опозданием. Это обычное явление... Очень печальное зрелище представляют собой кварталы старого Ташкента. Создается впечатление, что бродишь среди развалин античного города. Не дома, а хижины, построенные из глины и сожженные солнцем; на стенах трещины. Улицы узкие и грязные, без воздуха. И здесь, в этом разоренном маленьком мирке, живут в самых ужасных условиях сотни тысяч узбеков. Подумать только, что Ташкент центр всех советских республик центральной Азии!
Останавливаюсь случайно перед открытой дверью. Уже темно. Керосиновая лампа слабо освещает конуру с прокопченными стенами. В углу стоит кровать. Несколько табуреток, стол и маленький шкаф -- вот и вся мебель. Перед домом старый узбек разжигает огонь в печке. "Готовлю чай", говорит он по русски. Затем спрашивает меня: "Как живут в Грузии?" (он принял меня за грузина). Я ему сказал, что я француз; он внимательно осмотрел меня с головы до ног; почти с благоговением ощупал мои заграничные ботинки. Когда же он узнал, что они стоят всего 60 франков, т.-е. 20 рублей по официальному курсу, он был ошеломлен. "Здесь трудно найти обувь такого сорта, -- сказал он, -- но если бы она и была, то стоила бы не меньше 300 рублей, т.-е. двухмесячное жалованье среднего узбекского рабочего". У него на ногах лапти; ноги завернуты в тряпки и обвязаны веревкой. С отчаянием он показывает мне свою конуру, где живут 8 человек. Кровать имеет только его жена, старая женщина; все остальные спят на полу...
...На улицах, необыкновенно грязных и темных, встречаются десятки людей -- мужчины, женщины, дети, -- которые просят милостыню. Но самое ужасное впечатление производят беспризорные, грязные и оборванные, которые бродят группами и живут подаянием и мелкими кражами.
Чтоб закусить, я зашел в узбекский трактир. Простая комната, со столами без скатертей и деревянными скамейками, освещенная керосиновой лампой. На одной из стен большими буквами написано: "Да здравствует национальная сталинская политика". В углу на маленьком алтаре портрет Сталина, очевидно наклеенный на старую икону. В глубине комнаты что-то вроде эстрады, где на старом ковре сидят, скрестивши ноги, несколько узбеков, которые громко разговаривают и пьют чай.
Я взял талоны в кассе. За полбутылки вина, котлеты и порцию серого хлеба я уплатил восемь рублей, что составляет среднюю дневную зарплату промышленного рабочего в Москве. Значит, в Ташкенте жизнь еще дороже, чем в Москве.