Среди сибирских подсудимых нет ни одного троцкиста, даже ни одного бывшего троцкиста. Были ли у них какие-либо идеи, отличные от "идей" правящей бюрократии -- остается неизвестным. Никаких взглядов подсудимые не высказывали и не пропагандировали, никаких документов политического характера у них найдено не было. Не только троцкизм, но и политические интересы вообще были им, повидимому, чужды.
Только в отношении двух подсудимых -- Носкова и Шубина -- сделана была слабая попытка показать, что они имели какое то отношение к оппозиции. Подсудимый Шубин, оказывается, в 1927 г., т.-е. еще до исключения оппозиции из партии, присутствовал на двух "подпольных" собраниях, руководимых Троцким и Смилгой. Этим исчерпывается его оппозиционная деятельность. Надо напомнить, что в конце 1927 года левая оппозиция устраивала широкие собрания, на которые рабочие-оппозиционеры приглашали всех без исключения желающих, товарищей по заводу, партийных и беспартийных. Это были отнюдь не подпольные собрания -- собиралось часто по несколько сот человек, -- на них обычно заявлялись и представители контрольных комиссий, с требованием собрание закрыть и разойтись. (Требования успеха не имели). На этих собраниях, шутливо прозванных "смычками" (смычками вождей с массами), выступали Троцкий, Зиновьев, Каменев, Смилга, Радек и др. В числе десятков тысяч партийных и беспартийных рабочих, на одном из таких собраний в качестве слушателя мог присутствовать и подсудимый Шубин. Но если бы Шубин был оппозиционером, деятельность его не могла бы свестись лишь к посещению двух "массовок" в 1927 году. А тот факт, что Шубин присутствовал только на таких собраниях (двух) коммунистов и беспартийных рабочих не-оппозиционеров именно и доказывает, что Шубин не принадлежал к левой оппозиции.
Еще хуже обстоит дело с "троцкизмом" одного из главных подсудимых Носкова. Он, оказывается, "в 1929-1930 г.г. был враждебен линии партии, но скрывал это". Это все, что нам сообщается о политической физиономии Носкова. Как была обнаружена -- шесть лет спустя -- скрытая Носковым враждебность не трудно догадаться: в порядке все тех же признаний и наряду с признаниями во вредительстве, в убийстве рабочих и т. д. Если бы Носков чем-нибудь проявил свою "враждебность", ГПУ, разумеется, не преминуло бы сообщить нам об этом.
Среди администраторов Кемеровского рудника нашелся человек по имени Пешехонов, когда-то (в 1928 г.), осужденный по шахтинскому делу. Для ГПУ этот Пешехонов оказался сущим кладом, ибо при его участии легко было создать амальгаму: "троцкисты"-вредители. Правда, Пешехонов был по шахтинскому делу приговорен всего к трем годам ссылки, что свидетельствовало о том, что он был лишь случайно замешан в Шахтинский процесс. Да и ссылка его имела чисто фиктивный характер: с 1928 года и вплоть до ареста Пешехонов работал на Кемеровском руднике; причем никаких фактов вредительства с его стороны за эти восемь лет на суде приведено не было. Чтоб придать обвинению во вредительстве большую убедительность, на суде было сообщено, что Пешехонов через свидетеля Строилова был связан с "заграничными промышленными кругами". Доказательств, разумеется, приведено не было, но зато удалось расширить амальгаму. Но и в этом виде амальгама не представляла достаточной ценности. В ней не хватало главного составного элемента -- Гестапо. Без Гестапо не может обойтись сейчас ни один анти-троцкистский процесс. Связь с Гестапо явно становится центральным обвинением сталинских "процессов ведьм".
И в этом вопросе -- "связь" с Гестапо -- Новосибирский процесс явился лишь репетицией будущего большого процесса. В числе новосибирских подсудимых фигурировал немец, инженер Штиклинг. Так как на беду на самой шахте Центральная подходящего немца не оказалось, его пришлось взять с соседней шахты.
На Московском процессе в качестве агентов Гестапо были пущены молодые коммунисты-сталинцы: двое Лурье и Ольберг -- все евреи. Выбор этот нельзя признать удачным, ибо весьма мало вероятно, чтобы Гестапо рекрутировало своих ответственных агентов среди еврейских интеллигентов-коммунистов. Какую цель на самом деле могли преследовать Ольберг или Лурье, становясь агентами Гестапо? О личных выгодах в данном случае не могло быть и речи. Или Ольберг-Лурье увлеклись "идеями" г. Гиммлера и решили за них положить голову? И можно ли вообще серьезно представить себе, что вот является в Гестапо молодой коммунист-еврей, называет себя троцкистом и просит у Гестапо содействия на предмет убийства Сталина. (Так, приблизительно, выглядело дело Ольберга). Не следует принимать заправил из Гестапо за дурачков. Подобное предложение они несомненно сочли бы за грубую провокацию и автору его помогли бы поехать не в СССР, а в немецкий концентрационный лагерь.
На Новосибирском процессе выбор сделан удачнее. Штиклинг не еврей из Литвы или Польши, не коммунист, а "настоящий" немец и называет себя национал-социалистом. Был ли Штиклинг в действительности агентом Гестапо, сказать с уверенностью не легко. Не забудем, что Штиклинг много лет прожил в России, что он женат на русской (которая не приняла немецкого подданства), что его ребенок -- русский, и что он был таким образом связан с Советской Россией крепкими нитями. С другой стороны, поведение Штиклинга на суде -- лишившее немецкие власти возможности активно защищать его -- не очень похоже на поведение подлинного агента Гестапо. Вряд ли агент Гестапо стал бы так каяться, тем более, что на суде никаких серьезных улик против Штиклинга не было. Отрицай он свою вину -- положение его могло бы быть гораздо легче, и немецкое правительство, вероятно, защищало бы его с большей энергией. Нет сомнения, поэтому, что поведение Штиклинга на суде было чем-то вынуждено, что ГПУ чем-то крепко держало Штиклинга в руках. Все это заставляет предполагать, что если Штиклинг и был агентом Гестапо, то вероятнее всего он одновременно был и агентом ГПУ и поэтому находился у последнего целиком в руках. Может быть и агентом Гестапо Штиклинг стал лишь по внушению ГПУ с целью служить этому последнему, а не Гестапо. Но был ли Штиклинг или не был агентом Гестапо -- это в конце концов не имеет большого значения. Гораздо важнее то, что Штиклинг никогда никакого отношения не имел ни к троцкизму, ни к какой-либо коммунистической оппозиции, что ни один троцкист о самом существовании Штиклинга до процесса не имел никакого понятия.
Если даже допустить, что Штиклинг был действительно агентом Гестапо, то нельзя не указать на то, что и право на проживание в России и ответственный хозяйственный пост он мог получить только с разрешения ГПУ. Если, таким образом, этот агент Гестапо безнаказно орудовал на территории Советской России, то ответственность за это несет ГПУ и никто другой. Весьма характерно и то, что связь Штиклинга с Гестапо обнаруживается не в результате его действий, а потому, что ГПУ понадобилось создать троцкистское дело и доказать "связь" троцкистов с Гестапо. Выходит, что агентов Гестапо находят лишь тогда, когда они нужны для целей амальгамы с "троцкистами". При чем человеку официально называемому агентом Гестапо, даруется жизнь (чтобы не раздражать Гитлера), старые же большевики -- Зиновьев, Каменев, Смирнов и др. -- расстреливаются. И эту свою трусливую капитуляцию перед Гитлером Сталин для спасения "аппарансов" хочет сгладить помилованием (рикошетом от Штиклинга) и двух русских.
Непосредственным поводом к Новосибирскому процессу послужил, как мы знаем, местный факт: гибель рабочих на шахте Центральная. Хотя факт гибели рабочих был скрыт печатью, но он стал, конечно, широко известен рабочим Кузбасса и не мог не вызвать у них резкого недовольства и протестов. Властям нужны были козлы отпущения. В жертву были принесены местные спецы, по произволу названные троцкистами. Кремль рассчитывал одним ударом убить нескольких зайцев: успокоить рабочих Кузбасса и восстановить их против "троцкистов -- убийц рабочих" и "вредителей"; и главное: подготовить общественное мнение к будущему процессу. Это была основная задача режиссуры при постановке Новосибирского дела.
Париж, 8 января 1937 г.