На процессе Радек утверждал, что получил от Троцкого целый ряд писем, которые он "к сожалению, сжег". (Это, впрочем, не мешает ему цитировать теперь, несколько лет спустя, целые страницы по памяти). "Связь" Радека с Троцким шла исключительно через заграничного корреспондента "Известий". Ромма. За невозможностью пред'явить на суде "письма" Троцкого, Вышинский "пред'являет" этого Ромма в качестве свидетеля (почему свидетеля?) С целью доказать правильность показаний Радека, Ромм повествует, как по приезде в Париж, ему "позвонил по телефону Седов и назначил свидание в кафе на Бульваре Монпарнасс. Седов сказал, что хочет устроить мне встречу с Троцким. Через несколько дней он позвонил и назначил встречу в том же кафе. Оттуда мы направились в Булонский лес, где встретились с Троцким.
Вышинский: Это было когда?
Ромм: В конце июля 1933 года".
Запомним эту дату: "конец июля". Это не описка и не оговорка. Несколькими строчками ниже Ромм подтверждает ее еще раз. Мы читаем в его показаниях, что полученное им от Троцкого на свидании письмо, он передал Радеку в августе 1933 года.
Дело только в том, что описанной Роммом встречи с Троцким никогда не было, и мы докажем, что она и не могла быть.
Уже самый характер показания Ромма (без опасных подробностей) заставит насторожиться всякого критического читателя. Ни точной даты, ни даже часа свидания Ромм не указывает (а оно ведь должно было запомниться Ромму, если бы не было мифом). Не сообщает он также ничего о Троцком. Прибыл ли Троцкий пешком или на автомобиле, один или в сопровождении кого-нибудь; внешность сопровождавших Троцкого и т. д. Все эти детали могли ведь только придать убедительность рассказу Ромма, и если он, несмотря на это, их избегает, значит ему нечего сказать. Не потому ли, что он не встречался с Троцким?
Чего стоит одно только содержание "разговора" Троцкого с Роммом! В течение "20-25 минут" Троцкий спешит рассказать Ромму все "секреты": о параллельном центре, о терроре, о саботаже, о пораженчестве и пр., и пр., но ему не приходит в голову задать Ромму хотя бы один вопрос о положении в СССР, что казалось бы должно было его интересовать. Это не разговор живых людей, а гепеуровская схема.
И что за неудобное место для свиданий, Булонский лес! Троцкий ни с Роммом, ни с кем-нибудь другим не стал бы встречаться в Булонском лесу. Свидание это можно было бы обставить гораздо проще и удобнее, если бы Троцкий находился в Париже и собирался действительно встречаться с Роммом. Но ГПУ, обжегшись на свиданиях в закрытых помещениях (фойе отеля "Бристоль"!), предпочитает устраивать их теперь на открытом воздухе, по возможности в темных аллеях. (Пятаков также "встречался" с представителем Троцкого в Берлине в Тиргартене). Это безопаснее...
Письма Радека к Троцкому Ромм якобы перевозил в переплетах книг. По этому поводу Троцкий в одной из своих статей для американской печати писал 25 января, т.-е. еще в самом начале процесса: "Радек пересылал мне будто-бы письма, заделанные в переплет книги. Радек, насколько знаю, сам не переплетчик. Значит в Москве должен был быть искусный переплетчик, который выполнял столь секретные поручения Радека. Почему же этот переплетчик не фигурирует на суде? Почему Радек не назвал его по имени? Почему ни прокурор, ни председатель не спросили Радека об этом обстоятельстве, которое в глазах всякого юриста получает крупнейшее значение? Очень просто: потому что председатель суда и прокурор помогают Радеку прикрывать фактическую несостоятельность его "показаний". Без такого содействия весь процесс был бы невозможен".
Чтоб доказать ложь Ромма, о связи его с Троцким, мы вынуждены очень подробно остановиться на этом периоде жизни Троцкого (лето 1933 года).
После прихода к власти радикального правительства Даладье весной 1933 г., друзья Троцкого сделали попытку получить для него право убежища во Франции. Попытка эта -- довольно неожиданно для нас всех -- увенчалась успехом: правительство разрешило Троцкому поселиться во Франции (временно в одном из южных департаментов; затем -- постоянное жительство на Корсике). Вопрос о конкретных условиях проживания во Франции перешел в Сюртэ, которое настаивало на том, чтоб Троцкий направился на Корсику. Но после продолжительных переговоров, Троцкому разрешено было поселиться в самой Франции. Вот что пишет, ведший эти переговоры, бывший литературный представитель Троцкого во Франции, Н. М.:
"Я также сообщил, что Троцкий нездоров, что жена его нуждается в отдыхе и лечении, что может быть Троцкому придется лечь в парижскую клинику и пр. Ничего не помогло. Париж, департаменты Сены и Сены и Уазы были запрещены, так же, как и рабочие центры и побережье Средиземного моря".
В этом смысле Троцкий взял на себя и формальное обязательство: "Я готов поселиться на любой части французской территории, вне больших центров, с согласия властей и по указанию французских врачей в отношении климатических условий наиболее благоприятных для моей жены и меня", писал Троцкий М. Парижанину, французскому писателю и переводчику, взявшему на себя инициативу ходатайства о визе для Троцкого.
В начале июля 1933 года Троцкий получил визу во французском консульстве в Стамбуле и 17 июля 1933 года сел вместе с Н. И. Троцкой и своими секретарями на итальянский пароход "Булгария", идущий в Марсель.
13 или 14 июля Седов вместе с Р. М. и Л. выехал из Парижа на автомобиле, чтобы найти подходящий дом для Троцкого. Они начали с осмотра островов Нуармутье (свидетель Крепо) и Олерон (свидетель Курдаво) на побережьи Атлантического океана. Ничего подходящего найдено не было. Лишь 18 июля удалось снять для Троцкого виллу "Les Embruns" на Grand Cote в 10 километрах от Ройана*1 (Charente-Inferieure). (Договор с хозяином, г. Пилле). Из Ройана -- через Бордо и Тулузу -- Седов и др. выехали в Марсель, куда прибыли 20 июля. 21 июля к ним присоединился приехавший из Парижа Ж. Ласте (показания Ласте).
Чтобы избежать возможных инцидентов, товарищами было решено снять Троцкого с парохода до прибытия в Марсель. Соответственное разрешение было получено от пароходной компании (не безвозмездно) и от французских властей. В городке Кассисе была снята моторная лодка, на которой Седов с товарищами и полицейским инспектором должны были выехать в море для встречи парохода. Но так как дело происходило рано утром (24 июля) и наниматели лодки не производили впечатления туристов, хозяин забеспокоился; он решил не выезжать в море. Недавно в окрестностях неизвестные, наняв моторную лодку, ограбили и убили ее собственника... Не желая вступать в об'яснения, владелец лодки не нашел ничего лучшего, как инсценировать порчу мотора. Лишь благодаря вмешательству полицейского инспектора все уладилось. Отголоски этого приключения можно найти в марсельской печати от 25 июля 1933 года (в том числе и интервью хозяина моторной лодки).
"Булгария" остановилась в море. Представитель Сюртэ поднялся на борт парохода, прочел Троцкому официальное сообщение об аннулировании декрета о его высылке из Франции (в 1916 г.) и визировал паспорта Троцкого и его жены. После этого они пересели на моторную лодку, которая довезла их до Кассиса. 24 июля в 10 часов утра Л. Д. и Н. И. Троцкие со спутниками, на двух автомобилях выехали в Ройан по пути, указанному Сюртэ. (Марсель-Монпелье-Монтабан-Бордо). Ночевка в пути (кажется в Марманде), откуда, согласно условию, Сюртэ, по телефону было уведомлено о названии отеля, в котором остановился Троцкий. Выехав еще до рассвета, путешественники 25 июля прибыли в Ройан. Троцкий был совершенно измучен. Общее его болезненное состояние, усугубилось острым приступом лумбаго, начавшимся еще на пароходе. Он с трудом передвигался (показания сопровождавших его секретарей; показания врача). Особенно мучителен был спуск с парохода. Троцкий с трудом и с чужой помощью шел по сходням.
Мы извиняемся перед читателями за все эти подробности, но они, к сожалению, необходимы для точного восстановления подлинной картины тех дней.
Самый день приезда в Ройан ознаменовался неприятным происшествием. Мимо дачи Троцкого с шумом и дымом, выбрасывая снопы искр, проходил паровичек, обслуживающий ближайшие пляжи. От искры загорелась выжженная солнцем трава. Огненные ряды быстро надвигались на дом. Скоро в саду загорелись кусты, деревья и беседка. Казалось, что дом уж не спасти. С большим трудом, при помощи соседей, удалось отвести от дома огонь и через несколько часов потушить его. Пожарные, прибывшие уже по окончании пожара, были встречены ироническими аплодисментами толпы.
Во время пожара больной Троцкий оставался в автомобиле, который был вывезен за пределы сада, на дорогу, что не могло не привлечь внимания соседей. Факт этот, как и все приключения с пожаром были довольно точны описаны год спустя в "Журналь"*2 (в связи с "обнаружением" Троцкого в Барбизоне).
Мы остановились так подробно на всех этих фактах, чтобы показать, что 25 июля (в день пожара) Троцкий был уже в Ройане. Выехав из под Марселя (Кассис) 24 июля, в день своего прибытия во Францию, Троцкий, следовательно, никак не мог успеть побывать в Париже (и повидаться с Роммом) до 25 июля.
Несмотря на пожар все-же удалось сохранить "инкогнито". Следующие после пожара дни прошли в посещениях виллы представителем собственника дома (его племянницы) и страхового общества, и, главным образом, в распаковке вещей и устройстве дома. "Троцкий с огорчением смотрел, как мы перетаскивали мебель, жалея, что не может помочь нам из-за своего лумбаго" (показания Ласте).
О прибытии Троцкого в Ройан и его адресе, префект департамента (Charente-Inferieure) был немедленно извещен телеграммой Сюртэ из Парижа. Но власти, разумеется, не ограничились одним официальным контролем. Директор Сюртэ, г. Бертуэн, заявил несколько месяцев спустя в печати, что Сюртэ было точно информировано о жизни Троцкого. Да это и понятно.
В ройанском доме, Троцкого и спутников -- сына его, Ж. Ласте, Р. М. и Л, -- уже ожидали Вера Л. и С. Вскоре прибыли и другие товарищи: Ж. Боссие, американка Сара Вебер и секретари Троцкого Ванейжноорт и Клемент, проделавшие вместе с Троцким путешествие из Стамбула во Францию.
Ванейжноорт высадился в Марселе с багажом и кружным путем через Лион (чтоб сбить со следа журналистов), прибыл 26 июля утром на станцию Сэнт.
"На вокзале меня ждал Седов, чтобы отвезти меня на автомобиле (на дачу в Ройан)... 26 июля около полудня я встретился в доме с Троцким... Я не покидал виллы вплоть до первых дней сентября... За все это время Троцкий ни разу не уезжал из Ройана...". (Показания Ванейжноорта).
Ж. Боссие пишет в своем показании:
"Я прибыл на виллу "Embruns" в пятницу 28 июля около 19 часов. После ужина Л. Д. пригласил меня в свой кабинет, находившийся на первом этаже"...
Процитируем еще одно показание:
"1-2 августа мы приехали из Парижа в Ройан. Троцкий после приступа болезни (лумбаго) на пароходе, был еще болен и часто не покидал кровати... С начала августа, т.-е. с момента моего прибытия в Ройан и до от'езда Троцкого оттуда (конец сентября -- начало октября), я могу удостоверить, что Троцкий нигде кроме Ст.-Пале и непосредственных окрестностей не был и никаких путешествий не предпринимал" (показания Клемента).
В доме одновременно проживало не меньше 4-5 товарищей (всего около двенадцати человек), которые по очереди несли охрану дома. Почти все они уже дали свои показания о том, что Троцкий, начиная со дня своего приезда 25 июля и вплоть до своего от'езда, 9 октября, из Ройана, ни разу не покинул дома больше, чем на час или два для небольшой прогулки*3. (Всего несколько прогулок за все лето).
Все эти товарищи видели Троцкого по несколько раз в день: когда он спускался с верхнего этажа, где он жил и работал, к обеду или для небольшой прогулки в сад, где его также не оставляли ни на минуту несшие охрану друзья; когда они относили ему почту и газеты и пр. Троцкий и на пять минут не мог бы отлучиться из дому, не будучи замеченным, а поездка на автомобиле в Париж туда и обратно должна была бы продлиться по меньшей мере три-четыре дня!
В течение периода, интересующего нас, в первую очередь -- "конец июля" -- свидетелями того, что Троцкий не покидал дома, являются семь человек: Ж. Ласте, Вера Л., М. С., Ванейжноорт, Боссие, Р. М. и Л. (В первых числах августа последние двое вместе с Седовым выехали в Париж).
С Троцким, для обеспечения безопасности, постоянно проживало, как мы уже указали выше, несколько товарищей. Серьезные меры охраны, принятые по инициативе французских друзей Троцкого, вызывались рядом причин. Сталинское "Юманите" ежедневно печатало погромные статьи. 24 июля Политбюро французских сталинцев через свою печать призывало членов партии к демонстрациям против Троцкого и др. провокациям, целью которых было сделать для Троцкого невозможным пребывание во Франции. Жалкий провал погромных призывов сталинцев не ослабил бдительность "охраны". В врагах недостатка не было. Сравнительно незадолго до прибытия Троцкого во Францию, ГПУ -- в целях создания для себя "алиби", -- сообщило через "Роте Фане" (31 октября 1931 г.) о плане покушения белогвардейского генерала Туркула на Троцкого. Все эти факты, а, главное, возможность "сюрпризов" со стороны самого ГПУ, и явились причиной установления столь серьезной охраны. Одних соображений безопасности было бы достаточно, чтоб отказаться от всяких поездок. Состояние же здоровья Троцкого и запрещение властей делали самую постановку вопроса о поездке в Париж невозможной.
В самом деле, после многолетних и безуспешных попыток выбраться из Турции в Европу, Троцкому, наконец, удалось найти убежище во Франции, которым он не мог не дорожить. И вот, едва успев приехать, Троцкий нарушает принятое на себя обязательство и едет в Париж, как бы стремясь с первых же дней создать себе затруднения и неприятности во Франции.
За время с 25 июля по 9 октября все без исключения люди, видевшие Троцкого, приезжали к нему в Ройан (всего около 45 человек). Среди них упомянем французского писателя Андрэ Мальро, который свою встречу с Троцким в Ройане описал в "Марианн" (25 апреля 1934 года): писателя Парижанина; руководителей английской Независимой Рабочей Партии Пэтона и Смита; Де Кадта и Шмидта, тогдашних руководителей Голландской независимой социалистической партии; депутата голландского парламента Снефлита с друзьями; руководителей С. А. П. Шваба и Ш-рга и др.
Вот что пишет, в своем показании, например, Пэтон, тогдашний генеральный секретарь Английской Независимой Рабочей Партии:
"Я посетил Льва Троцкого в обществе П. И. Шмидта (О.С.П. Голландия) в Ройане в августе 1933 года. Во время предварительных переговоров относительно этого посещения, многократно было подчеркнуто, что имеется только одна возможность встретиться с Троцким: это предпринять продолжительное и неудобное путешествие в Ройан. Мне было сказано, что он никогда не покидает места своего жительства. Все это совпадало с тем, что я уже до того слышал от И. Де Кадта (О.С.П. Голландия), который ранее посетил Троцкого. В разговоре с Троцким в Ройане, он указал на то, что должен соблюдать большую осторожность, живя уединенно и ограничивая свои передвижения, чтобы не дать предлога для его высылки из Франции. Джон Пэтон, 25 февраля 1937 года".
Это показание полностью подтверждать и другой гость Троцкого, видный деятель Английской Независимой Рабочей Партии, д-р Смис. Он со своей стороны замечает:
"Троцкий строго охранялся, при нем непрестанно находились молодые вооруженные друзья... Все обстоятельства моего посещения Троцкого и условия его жизни в то время были таковы, что мне кажется весьма невероятным, чтобы Троцкий мог в течение этого месяца побывать в Париже"*4.
Бывал у Троцкого и... секретарь местной коммунистической ячейки, Гурбиль, оказавшийся сочувствующим оппозиции. Вместо устройства, по призыву "Юманите", враждебных демонстраций, он дружески предлагал свои услуги. При первой встрече Троцкий сказал ему: "Приходите ко мне, когда хотите, в любой день, в любой час -- я всегда здесь... Это приглашение не могло исходить от человека, намеревающегося отлучаться. Когда я ни приходил, я всегда заставал Троцкого" (показания Гурбиля).
Состояние здоровья Л. Д. Троцкого все ухудшалось. Каждый день повышенная температура; неработоспособность; малейшее движение, например, 10-ти минутная прогулка по саду (а не то, что поездка в Париж!) сопровождалось приступами слабости. Больному приходилось лежать целыми днями. От поездки к врачу в Бордо (ближайший большой город) пришлось отказаться по ранее упомянутым соображениям. Вопрос разрешился лишь с приездом врача-друга, который оставался возле больного около трех недель. Он с большей компетентностью чем кто бы то ни было, может подтвердить, что физическое состояние Троцкого в этот период совершенно исключало для него возможность даже небольших передвижений.
Среди товарищей, посетивших Троцкого в Ройане, был член социалистической партии, Люллие, по профессии парикмахер. Приезжая для обсуждения политических вопросов, он брал с собой свои инструменты. Таким образом, удавалось избежать даже посещения парикмахера, где Троцкий мог бы быть узнан (показание Люллие).
Мы еще раз просим читателя извинить нас за эти подробности, но они непреложно доказывают, что условия жизни и состояние здоровья Троцкого были таковы, что он не мог поехать даже в ближайший город (к доктору, парикмахеру и пр.), между тем как ГПУ без стеснения направляет его на свидание с Роммом за сотни километров, в Париж.
Ряд желавших повидаться с Троцким товарищей вынужден был отказаться от этой встречи именно из-за связанной с ней поездкой в Ройан (около 500 километров от Парижа). Депутат английского парламента Мэкстон, в письме от 23 февраля с. г. на имя секретаря Английской независимой рабочей партии Феннер Броквей, пишет, что, будучи в Париже "приблизительно 20 августа 1933 года, я надеялся встретиться с Львом Троцким... Мне пришлось вернуться домой не повидавшись с ним, так как он жил где-то на юге Франции, и я не мог потратить столько времени на такое продолжительное путешествие".
Один из руководящих французских товарищей, -- П. Навиль, -- находясь безотлучно в Париже, не имел возможности повидать Троцкого. У Навиля сохранилась полная переписка его с Троцким. 31 июля 1933 года, т.-е. через несколько дней по прибытии в Ройан, Троцкий пишет Навилю из Ройана: "Я надеюсь повидать вас и поговорить с вами по всем жгучим вопросам". В ряде других писем к Навилю за август Троцкий повторяет свое приглашение приехать к нему в Ройан. Если бы Троцкий в конце июля был в Париже, он несомненно в числе первых повидал Навиля. Но тогда ему незачем было бы писать вышецитированную фразу (в письме от 31 июля), незачем было приглашать так настойчиво Навиля к себе. Не готовил ведь в самом деле себе Троцкий три с половиной года тому назад "алиби"!
Мы располагаем уже 28 показаниями по интересующему нас вопросу (и это далеко еще не все показания). Они до малейшей детали выясняют обстоятельства жизни Троцкого в течение всего лета и осени 1933 года.
Мы не апеллируем к доверию, мы требуем контроля показаний и других документов.
Свидетели эти, принадлежащие к разным политическим направлениям, согласны предстать перед любой авторитетной комиссией и дать все необходимые дополнительные раз'яснения. Смешно было бы говорить о том, что Троцкий мог вступить в "заговор" с десятками свободных людей разных политических направлений, для получения ложных показаний. Каким жалким провалом неминуемо кончаются такие заговоры, свидетельствует хотя бы опыт ГПУ, как мы это видели на примерах показаний Гольцмана, Ромма, Пятакова и др. А ГПУ ведь орудует в условиях полной бесконтрольности и произвола, вымогая у своих жертв показания под угрозой смерти. И тем не менее: на московских процессах нет двух показаний по одному и тому же вопросу, которые не противоречили бы друг другу.
Но почему все же ГПУ организовало "встречу" Троцкого с Роммом в Париже и именно в конце июля?
Причины этой фатальной ошибки ГПУ перед нами, как на ладони. ГПУ знало из газет, что Троцкий прибыл 24 июля во Францию. Дальнейший след Троцкого, благодаря принятым мерам, был прессой потерян. ГПУ знало, что Троцкий жил где-то в провинции, но не знало точно где. Оно боялось доверяться газетным сведениям, тем более, что они были противоречивы. (Большинство газет сообщало, что Троцкий жил в Ройа-Оверн). ГПУ поэтому поторопилось устроить свидание Троцкого с Роммом "в конце июля", (не назвав из осторожности точной даты), исходя из предположения, что прибыв во Францию, Троцкий прежде всего направился в Париж и лишь оттуда выехал в провинцию.
Отметим еще, что Седов не только "организовал" встречу Ромма с Троцким "в конце июля" и привел Ромма на место свидания, но якобы виделся с Роммом за "несколько дней" до того в безимянном кафе на Монпарнассе (показания Ромма). Мы показали, что в течение всей второй половины июля Седова не было в Париже. Таким образом, независимо от основной лжи -- встречи Ромма с Троцким -- доказана и ложь Ромма о его встречах с Седовым.
С Седовым Ромма якобы познакомил Путна, с которым Седов никогда ни в какой связи не состоял. Из осторожности Ромм очень лаконичен:
"Летом 1931 года проездом через Берлин я встретил Путну, который предложил мне устроить свидание с Седовым. Я встретился с Седовым, который спросил меня, готов ли я взять на себя связь с Радеком. Я согласился...".
Это все, что он сообщает о своем знакомстве и первой встрече с Седовым. Как все просто делается. Ромм случайно встречает Путну, который тут же ему предлагает вступить в связь с Седовым, подвергая себя этим смертельной опасности. Ромм даже не считает нужным указать на то, какие у Путны были данные, чтобы так доверять Ромму (которого Путна, вероятно также в глаза не видал, как и Седова). Затем Седов "встречается" с Роммом и человеку, которого он видит в первый раз в жизни, немедленно же предлагает столь ответственное поручение, как связь с Радеком! Ромм, конечно, соглашается. По каким мотивам -- неизвестно. Во всем показании Ромма нет и намека на его взгляды, на то, чтоб он сочувствовал идеям оппозиции. Он фигурирует лишь в качестве безидейного "связиста", рискующего головой -- неизвестно за что. После "встречи" Седова с Роммом проходит 9-10 месяцев, т.-е. срок, за который Ромм мог 10 раз успеть покаяться -- и вдруг Седов, не зная, что за это время стало с Роммом, посылает ему "по городской почте" (!) для Радека письмо. И какое письмо! В нем дается директива убить "в первую очередь" (sic!) Сталина и Ворошилова, о чем Радек, по прочтении письма, немедленно уведомляет Ромма. Зачем? Чтоб Ромм мог быть свидетелем на процессе. Все сталинские обвиняемые были бы легкомысленнейшими людьми, а не опытными конспираторами, если бы они действовали так, как это представлено на суде. Дело только в том, что они никак не действовали, на суде же играли лишь роль, -- роль помощников прокурора.
Резюмируем: ни Троцкий, ни Седов никогда в жизни не видели Ромма и о самом существовании его узнали лишь из сообщений о процессе.
Так обстоит дело с Роммом, главным свидетелем обвинения! Что же остается от всей "связи" Троцкого с Радеком, которая, повторяем, шла исключительно через Ромма... Ромма, которого ни Троцкий, ни Седов никогда в жизни не видели!
А ведь именно Радек -- Ромм должны были доказать "соглашение" Троцкого с Гитлером, курс на "восстановление капитализма", "пораженчество", должны были доказать, что Троцкий уступал Гитлеру и микадо "куски" Советского Союза и пр.
Нам могут возразить, что кроме доказательства Радека-Ромма есть ведь и другое доказательство: разговор Пятакова с Троцким в Норве<г>ии в декабре 1935 года.
Рассмотрим подробно это второе и последнее доказательство (других в деле нет).
*1 Перед заключением договора с владельцем дома, вышеупомянутый литературный представитель Троцкого, Н. М., снова обратился в Сюртэ. Ройан на первых порах также встретил возражения. Лишь узнав, что "речь идет об отдаленной от Ройана и изолированной вилле" (показания Н. М.), Сюртэ дало свое согласие.
*2 "Один человек оставался в автомобиле. Это возбуждало любопытство присутствующих... Он был завернут в одеяло. Черты лица его нельзя было различить. Это был Троцкий" ("Журналь", 25 апреля 1934 года). См. также "Пти Паризьен" от 18 апреля 1934 года.
*3 Вот, что, например, пишет Ж. Ласте: "Заключение Троцкого в вилле "Embruns" было нарушено всего один раз за время моего пребывания там (с 25 июля до 20 августа, приблизительно); я имею в виду небольшую прогулку на автомобиле в Ст.-Палэ (в двух километрах от дома)".
*4 По вопросу о "встрече" с Роммом, Л. Седов написал письмо в "Манчестер Гардиан" (12 февраля 1937 г.), где он в числе других свидетелей упомянул и д-ра Смиса. Д-р Смис письмом в "Манчестер Гардиан" целиком подтвердил правильность приведенных Седовым фактов.