Дипломатическая рутина имеет свои преимущества, пока события движутся по старым колеям. Поставленная перед новыми большими фактами она сразу теряется. Самое опасное -- недооценивать врага только потому, что его система выходит из рамок рутины. Сводить дело к тому, что Гитлер -- демагог, истерик и актер, значит закрывать глаза, чтоб не видеть опасности. Не всякая истерия приводит к завоеванию власти. В истерии национал-социализма во всяком случае должна быть система. Горе тем, которые своевременно не поймут ее! Вожди немецких рабочих организаций не хотели брать Гитлера в серьез: считая его программу реакционной и утопической, они оказались неспособны оценить ее действенную силу. Та же опасность может повториться и в плоскости мировой политики.
До 17 мая многим казалось, что в вопросе о версальском договоре Гитлер пойдет напролом и применит к режиму Европы те же, примерно, методы, что к зданию Рейхстага, марксистской литературе или еврейским универсальным магазинам. Никто собственно не знал, откуда и куда ударит молния. Но ведь никто не мог предсказать за 24 часа и расправы над профессиональными союзами по всем правилам набега гангстеров на банк.
Речь Гитлера перед Рейхстагом поразила своим неожиданным миролюбием. Уже одним этим ближайшая цель ее оказалась достигнута. Всегда выгодно застигнуть противника врасплох. Гитлер развивает первый успех. Его контр-агенты изрядно растеряны. Очень опытные дипломаты дали себя успокоить, хотя бы наполовину, несколькими хорошо рассчитанными миролюбивыми сентенциями после того, как они дали себя напугать крикливыми фразами Папена. Джон Саймон с благодарностью отметил в речи канцлера умеренный тон государственного человека. Таково же впечатление и Остина Чемберлена. Противопоставляя Гитлера Папену, "Морнинг Пост" открыла в декларации "более мягкий акцент юга". Пресса в целом об'явила: атмосфера сразу стала менее напряженной. Выдвинута была заодно гипотеза: тонкий дипломат Муссолини образумил Гитлера; не осталось, очевидно, без влияния и давление Вашингтона. И как вывод: шансы политики разоружения явно поднялись. Какое вопиющее заблуждение! Психологический секрет сумятицы прост: кто ожидал наткнуться на невменяемого, размахивающего топором, и взамен того встретил человека с незаметным браунингом в заднем кармане брюк, тот не мог не почувствовать облегчения. Но это не мешает браунингу быть опаснее топора.
Нет, с другой стороны, недостатка в недоверчивых, которые в декларации Гитлера видят лишь эпизодический маневр, вызванный неблагоприятным отголоском на речь Папена: достаточно хоть на несколько недель обмануть общественное мнение, а там видно будет. Слишком простое об'яснение! Угрожающая речь лорда Хейлшама, вызванная речью Папена, могла, конечно, послужить толчком для выступления Гитлера. Но все это касается чередования и тона политических заявлений, т.-е. относится к области техники. Под дипломатическим фехтованием кроются, однако, более глубокие факторы и планы. Было бы одинаково ошибочно, как верить миролюбию Гитлера на слово, так и отмахиваться от декларации "демагога", не вникая в ее смысл. Политическая задача состоит в том, чтобы установить внутренние взаимоотношения между декларацией Гитлера и его действительными планами, т.-е. попытаться понять, какими путями фашистская Германия рассчитывает притти к тем целям, которые она не может и не хочет назвать по имени. Прошлое должно было уже достаточно показать, что если в политике национал-социализма есть фантастика и бред, то это вовсе не значит, что Гитлер не способен взвешивать реальности: его фантастика и бред целесообразны по отношению к его реальным политическим целям. Такова наша точка исхода в оценке как внутренней, так и внешней политики национал-социализма.
Руководящие философские и исторические идеи декларации поистине жалки в своей претенциозной ограниченности. Возвещенная Гитлером мысль о необходимости заново приспособить государственные границы Европы к границам ее племен, представляет одну из тех реакционных утопий, которыми набита национал-социалистическая программа. Нынешняя Европа разлагается экономически и культурно вовсе не потому, что ее национальные границы несовершенны, а потому, что этот старый континент перерезан по всем направлениям тюремными стенами таможен, разобщен столпотворением денежных систем, т.-е. систем инфляции, и придавлен милитаризмом, который необходим Европе для обеспечения ее раздробленности и упадка. Передвижка внутренних границ на десяток или сотню километров в ту или другую сторону, ничего не изменив, потребовала бы человеческих жертв, превосходящих население спорной полосы.
Заверение насчет того, что национал-социалисты отказываются от "германизации" не означают, что они отказываются от завоеваний: одной из центральных и наиболее устойчивых идей их программы является захват обширных пространств на "Востоке", в интересах насаждения крепкого немецкого крестьянства. Неслучайно пацифистская декларация, сразу и неожиданно покинув почву "идеального" размежевания племен, предупреждала в тоне полуугроз, что источником будущих конфликтов может явиться "переполнение европейского Запада". Гитлер указывает для перенаселенной Европы, прежде всего для Германии, единственный путь выхода: на Восток. И когда, жалуясь на несправедливость германско-польской границы, он заявлял, что "на Востоке" можно было бы без затруднений найти решение, способное одинаково удовлетворить и "притязания Польши" и "естественные права Германии", то он имел попросту в виду захват советских территорий. Отказ от германизации означает в этой связи принцип привиллегированного положения германской "расы", в качестве касты господ, в завоеванных землях. Наци -- против ассимиляции, но не против аннексий. Они предпочитают истреблять завоеванные "низшие" народности, а не германизировать их. К счастью, дело идет пока еще только о предполагаемых завоеваниях.
Когда Гитлер с возмущением говорит о том, что великий германский народ превращен в нацию второго класса, и что это противоречит интересам международной солидарности и принципу равноправия народов, то эта мысль звучит неуместно в этих устах; вся историческая философия национал-социализма исходит из будто-бы коренящегося в крови неравенства наций и из права "высших" рас топтать и искоренять "низшие". Взятая в целом гитлеровская программа переустройства Европы является реакционно-утопическим сочетанием расистской мистики с национальным каннибализмом. Подвергнуть ее уничтожающей критике не трудно. Но в порядке дня фашистской диктатуры стоит не приступ к выполнению этой программы, а восстановление военной силы Германии, без чего немыслимо говорить о какой бы то ни было программе. Только под этим углом зрения декларация и представляет интерес.
Программа Гитлера есть программа немецкого капитализма, наиболее динамического и агрессивного из всех, и в то же время связанного последствиями поражения по рукам и по ногам. Этим сочетанием потенциальной мощи и фактической слабости предопределяются как крайне взрывчатый характер целей национал-социализма, так и крайняя осторожность ближайших шагов на службе этих целей. Речь может сейчас итти об ослаблении и постепенном развязывании узлов, но не об их разрубании.
Всякий пересмотр договоров, особенно системы вооружений, означал бы изменение нынешнего соотношения сил: Германия должна была бы стать сильнее, Франция -- слабее. Вне этого самый вопрос о пересмотре не имеет для Германии никакого смысла. Совершенно очевидно, с другой стороны, что правящая Франция не согласится ни на какие изменения, которые ослабляли бы ее положение в пользу Германии. Наци считают, поэтому, иллюзорной и фантастической всякую политику, рассчитанную на улучшение международного положения Германии путем добровольного соглашения с Францией. Из этого убеждения, которое, как показано будет дальше, проходит через всю политическую деятельность Гитлера, вытекает неизбежность нового столкновения между Германией и Францией. Но не сегодня и не завтра. Эту "поправку" в отношении времени и вносит декларация Гитлера, и в этом смысле она не просто "обман". Поджигая Рейхстаг, Геринг ничем не рисковал, кроме головы своих агентов. Поджог Европы есть более рискованное предприятие. В нынешнем своем состоянии Германия не может воевать. Она разоружена. Это не фраза, а факт. Студенты в очках и безработные со знаком свастики не заменяют гогенцоллернской армии. Гитлер будет, конечно, там и сям нарушать по частям обязательства в отношении вооружений. Но он не решится ни на какую открытую меру крупного масштаба, которая поставила бы его в прямое и явное противоречие с версальскими предписаниями. Только какие-либо "счастливые" обстоятельства, в виде осложнений между тяжело вооруженными государствами Европы, могли бы позволить национал-социализму совершить уже в ближайшее время прыжок пантеры, своего рода "5 марта" во внешней политике. Но без этого Гитлер вынужден будет ограничиваться большими дипломатическими комбинациями во вне и мелкой военной контрабандой внутри.
Борьба национал-социалистов в Австрии и в Данциге не противоречит, несмотря на всю свою остроту, намеченной выше программе действий. Прежде всего, рост национал-социализма в Австрии есть неотвратимый факт, особенно после победы в Германии. Иностранные противодействия гитлеризации Австрии будут только усиливать фашистский прибой. Завоевывая Австрию изнутри, Гитлер создает для себя немаловажную дополнительную опору. Вырастающие отсюда интернациональные осложнения не легко уложить в параграфы версальского договора. Гитлер знает, конечно, что, кроме доводов от текста его политике могут быть противопоставлены доводы силы. Отступить в случае действительной необходимости он всегда успеет, превратив свои позиции в Австрии, как и в Данциге, в разменную монету международных соглашений.
Потенциальная мощь не освобождает от фактической слабости. Если гогенцоллернская Германия ставила своей задачей "организовать Европу", чтобы взяться затем за передел мира, то нынешняя Германия, отброшенная поражением далеко назад, снова вынуждена ставить себе те задачи, какие разрешала в свое время Пруссия Бисмарка: достижение европейского равновесия, в качестве ступени к об'единению всех немецких земель. Практическая программа Гитлера ограничена сегодня европейским горизонтом. Проблемы континентов и океанов выходят за его поле зрения и практически могут занимать его постольку, поскольку переплетаются со внутренними европейскими проблемами. Гитлер говорит исключительно в терминах обороны: это вполне отвечает той стадии, через которую должен пройти возрождающийся германский милитаризм. Если верно военное правило: лучшей обороной является нападение, то не менее верно дипломатическое правило: лучшей подготовкой нападения является забота об обороне. В этом смысле Брокдорф-Ранцау, имевший вкус к парадоксу, говорил мне в Москве: Si vis bellum, para pacem.
Гитлер рассчитывает на поддержку Италии и, в известных пределах, она ему обеспечена, -- не столько однородностью внутренних режимов (истинно-немецкий, третий рейх есть, как известно, откровенный латинский плагиат), сколько параллелизмом внешних аспираций, по крайней мере, негативных. Но на одном итальянском костыле немецкий империализм не поднимется. Только при условии поддержки со стороны Англии фашистская Германия может получить необходимую свободу движений. Поэтому: никаких авантюр; никаких заявлений, которые пахнут авантюрой! Гитлер понимает: всякий удар на Запад (удар против Польши рикошетом пришелся бы по Западу) немедленно же сблизил бы Англию с Францией и вынудил бы Италию к большей сдержанности. Всякий неосторожный, преждевременный, рискованный акт политики реванша привел бы автоматически к изоляции Германии и, при ее военном бессилии, к новой унизительной капитуляции. Петли версальского договора стянулись бы еще туже. Соглашение с Англией требует самоограничения. Но Париж (дело идет именно о нем) стоит мессы. Как соглашение с Гинденбургом, через посредство Папена, позволило Гитлеру, под видом истолкования Веймарской конституции, совершить государственный переворот, так соглашение с Англией, при содействии Италии, должно позволить Германии "легально" опустошить и опрокинуть Версальский договор. В этих рамках надо брать декларацию 17 мая. Миролюбие Гитлера -- не случайная дипломатическая импровизация, а составная часть большого маневра, который должен радикально изменить соотношение сил в пользу Германии и заложить фундамент европейской и мировой офензивы германского империализма.
Однако, это только одна сторона программы Гитлера, скорее негативная: воздержание от преждевременных покушений на реванш есть в сущности продолжение политики Штреземана; это одно еще не может обеспечить активной поддержки со стороны Англии. Декларация 17 мая заключает в себе явственное указание и на другую "позитивную" сторону программы наци: борьбу с большевизмом. Речь идет не об организациях германского пролетариата, а о борьбе против Советского Союза. В тесной связи с программой "движения на Восток" (Drang nach Osten), Гитлер берет на себя задачу ограждения европейской цивилизации, христианской религии, британских колоний и других духовных и материальных ценностей от большевистского варварства. Из этой исторической миссии, именно из нее, прежде всего из нее, он надеется почерпнуть право Германии на вооружение. Гитлер убежден, что на весах Великобритании, опасность немецкого фашизма для Западной Европы весит меньше опасности большевистских советов на Востоке. Эта оценка составляет важнейший ключ ко всей внешней политике Гитлера.
Важнейший, но не единственный. Национально-социалистическая диктатура будет играть не только на противоречии между Западом и Востоком, но и на всех антагонизмах на Западе Европы: недостатка в них нет. Открещиваясь от призрака Австро-Венгрии, Гитлер клянется в особом внимании Германии к "молодым европейским национальным государствам". Он ищет дополнительных рычагов для восстановления европейского равновесия, предлагая малым и слабым государствам группироваться вокруг побежденного, а не победителя. Как во внутренней политике национал-социализм сплотил под своим знаменем разоренных и отчаявшихся, чтобы тем вернее подчинить их интересам монополистского капитала, так во внешней политике Гитлер будет стремиться создать единый фронт побежденных и обделенных, чтоб тем беспощаднее раздавить их впоследствии тяжестью германского империализма.
Если Гитлер с такой готовностью принял английский план сокращения вооружений, то это потому, что он заранее и с полной уверенностью рассчитывает на его провал. Ему самому незачем брать на себя одиозную роль могильщика пацифистских предложений: эту функцию он предпочитает переложить на других. По той же причине Гитлер не поскупился на "горячую благодарность" американскому президенту за его выступление в пользу сокращения вооружений. Чем шире и внушительнее программа разоружения будет поставлена пред лицом всего мира, и чем неизбежнее она закончится крушением, тем неоспоримее окажется право Германии на вооружение. Нет, Гитлер не собирается насильственно -- для насилия нужна сила! -- ниспровергать Версаль. Но он твердо рассчитывает на то, что после провала "поддержанной" им британской программы, Англия вместе с Италией, поддержит всем своим весом право Германии укрепить свою оборону, против Востока. Только оборону и только против Востока!
*1 Настоящая статья написана Л. Д. Троцким для буржуазной прессы. -- Ред.