Дело коммунистической партии Шерингеры и Стенбок-Ферморы милостиво рассматривают, как прямое продолжение гогенцоллернской войны. Жертвы подлейшей империалистической бойни для них остаются героями, павшими за свободу германского народа. Новую войну за Эльзас-Лотарингию и за Восточную Пруссию они готовы назвать "революционной" войной. Они согласны принять -- пока-что на словах -- "народную революцию", если она может послужить средством мобилизации рабочих для их "революционной" войны. Вся их программа -- в идее реванша: если завтра им покажется, что той же цели можно достигнуть другим путем, они будут стрелять революционным пролетариям в спину. Не замалчивать это надо, а разоблачать. Не усыплять бдительность рабочих, а пробуждать. Как же поступает партия?
В коммунистической "Фанфаре" от 1 августа, в самый разгар агитации за красный референдум, рядом с портретом Шерингера печатается одно из его новых апостольских посланий. Вот что говорится там дословно: "Дело мертвых мировой войны, которые отдали свою жизнь за свободную Германию, предает всякий, кто сегодня выступает против народной революции, против революционной освободительной войны". Не веришь глазам, читая эти откровения на страницах печати, которая называет себя коммунистической. И все это прикрывается именами Либкнехта и Ленина! Какой длинный кнут взял бы Ленин в руки для полемической расправы над таким коммунизмом. И он не остановился бы на полемических статьях. Он стал бы добиваться созыва экстренного международного конгресса, чтобы безжалостно очистить ряды пролетарского авангарда от гангрены шовинизма.
"Мы не пацифисты", гордо возражают нам Тельманы, Ремеле и все прочие. "Мы принципиально стоим за революционную войну". В доказательство они готовы привести несколько цитат из Маркса и Ленина, подобранных для них в Москве невежественным "красным профессором". Можно подумать в самом деле, будто Маркс и Ленин были глашатаями национальной войны, а не пролетарской революции! Будто понимание революционной войны у Маркса и Ленина имеет что-либо общее с националистической идеологией фашистских офицеров и центристских унтеров. Дешевой фразой о революционной войне сталинская бюрократия привлекает десяток авантюристов, но отталкивает сотни тысяч и миллионы социал-демократических, христианских и беспартийных рабочих.
-- Значит, вы нам рекомендуете подделываться под пацифизм социал-демократии? возразит какой-нибудь особенно глубокомысленный теоретик новейшего курса. Нет, подделываться мы меньше всего склонны, даже под настроения рабочего класса; но считаться с ними необходимо. Только правильно оценивая настроения глубоких масс пролетариата, можно привести его к революции. Бюрократия же, подделываясь под фразеологию мелко-буржуазного национализма, игнорирует действительные настроения рабочих, которые не хотят войны, которые не могут ее хотеть, и которых отталкивает воинственное фанфаронство новой фирмы: Тельман, Шерингер, граф Стенбок-Фермор, Гейнц Нойман и К-о.
С возможностью революционной войны, в случае завоевания власти пролетариатом, марксизм не может, разумеется, не считаться. Но отсюда еще очень далеко до того, чтоб историческую вероятность, которая может быть нам навязана ходом событий после завоевания власти, превращать в боевой политический лозунг до завоевания власти. Революционная война, как вынужденное, при известных условиях, последствие пролетарской победы -- это одно. "Народная" революция, как средство для революционной войны, это нечто совсем другое, даже прямо противоположное.
Несмотря на принципиальное признание революционной войны, правительство советской России подписало, как известно, тягчайший брест-литовский мир. Почему? Потому, что крестьяне и рабочие, за исключением небольшой передовой прослойки, не хотели войны. Те же крестьяне и рабочие геройски защищали потом советскую революцию от бесчисленных врагов. Но когда мы попытались превратить навязанную нам Пилсудским тяжкую оборонительную войну в наступательную, мы потерпели поражение, и эта ошибка, выросшая из неправильного учета сил, очень тяжко ударила по развитию революции.
Красная армия существует уже 14-й год. "Мы не пацифисты". Но почему же советское правительство заявляет по всякому поводу о своей мирной политике? Почему оно предлагает разоружение и заключает договора о ненападении? Почему оно не пускает в ход Красную армию, как орудие мировой пролетарской революции? Очевидно, недостаточно быть в принципе за революционную войну. Надо, кроме того, еще иметь голову на плечах. Надо учитывать обстановку, соотношение сил и настроение масс.
Если это обязательно для рабочего правительства, имеющего в своих руках мощный государственный аппарат принуждения, то тем более внимательно должна считаться с настроениями рабочих и вообще трудящихся революционная партия, которая может действовать только убеждением, а не принуждением. Революция для нас -- не подсобное средство для войны против Запада, а, наоборот, средство для того, чтобы избегнуть войны, чтобы покончить с войной навсегда. С социал-демократией мы боремся не тем, что высмеиваем стремление к миру, свойственное всякому труженику, а тем, что разоблачаем фальшь ее пацифизма, ибо капиталистическое общество, каждодневно спасаемое социал-демократией, немыслимо без войн. "Национальное освобождение" Германии для нас не в войне с Западом, а в пролетарской революции, охватывающей и центральную и западную Европу, и объединяющей ее с восточной Европой в виде Советских Соединенных Штатов. Только такая постановка вопроса может сплотить рабочий класс и сделать его центром притяжения для отчаявшихся мелко-буржуазных масс. Чтоб пролетариат мог продиктовать свою волю современному обществу, его партия не должна стыдиться быть пролетарской партией и говорить своим собственным языком: не языком национального реванша, а языком интернациональной революции.