В конце января 1930 г. об'явлен новый массовый набор рабочих в партию. Февральские номера "Правды" полны сообщениями о "грандиозном под'еме", "массовой тяге рабочих в партию" и т. д. ЦК уже успел дать директиву: "К XVI партс'езду обеспечить не менее половины состава партии из рабочих с производства" ("Правда", 11 февраля). В переводе на язык цифр это значит, что в течении двух, приблизительно, месяцев в партию должно быть включено минимум около 150.000 новых членов*1. Поданных на сегодня заявлений уже больше 200.000. Число членов и кандидатов партии через несколько недель перевалит за 2 миллиона.
Все газетные сообщения подчеркивают коллективный характер подачи заявлений на прием в партию. Вступают бригадами, сменами, цехами и даже целыми заводами. Заводской цех, т.-е. несколько сот человек, во главе с мастерами, а порою и техниками и инженерами вливаются в партию. Состав ячеек увеличивается на 100, 200 и больше процентов. Процедура приема формально, как и всегда, индивидуальная, по существу же -- прием коллективный. Газеты и партийное начальство торопят приемочные комиссии с оформлением (буквально) вновь поступающих. Центральная приемочная комиссия постановила "упростить прием в партию" ("Правда", 4 марта). Между тем чисто формальный характер приема, крайне, поэтому, незначительный процент не принятых, отсутствие мало-мальски серьезного обсуждения кандидатур, словом весь этот антипартийный по существу метод кампании тревожит уже сейчас менее близоруких коммунистов.
Бюрократический наскок на рабочий класс, погоня за высоким процентом (почти всегда фиктивным) приводят к фактам, когда вербовщик, поймав за рукав отказывающегося вступить в партию, начинает его уговаривать, советывать и проч. В результате -- замечает рабкор "Правды", -- "в партию идут политически неграмотные, имеющие незначительный производственный стаж". К чему приводит эта политика, видно и по имеющимся частным результатам чистки партии. В одном из округов Донбасса (Юзовка), например, исключена и выбыла 1/3 производственных ячеек ("Правда", 1 февраля). Суммарные результаты чистки должны еще более красноречиво показать, как аппарат, стирая границы между партией и классом, включает в нее сырую массу, которая не только не может перевариться в партийном котле, но благодаря ужасающим условиям внутрипартийного режима отталкивается, исключаясь или выбывая, а место выбывших "вливается" новый сырой материал. Проходные партийные ворота открыты широко.
Почти единственным, во всяком случае решающим критерием при приеме в партию является вопрос о производственной работе и "образцовой дисциплине" принимаемого. "Важнейшим показателем при приеме в партию считать активное участие рабочих в ударных бригадах, в соцсоревновании и действительно передовую роль их на производстве -- такова директива ЦК ВКП ("Правда", 11 февраля). В соцсоревновании участвовал? Сколько было прогулов? На сколько на заем подписался, не продал ли? Как помогаешь колхозу? и прочее в том же духе, вот вопросы, которые задают приемочные комиссии. Вопросы политические, партийные отсутствуют. (Нет даже "классического" троцкизма). Можно подумать, что речь идет о приеме в кооперацию, в профсоюз, настолько отсутствует партийность. Но зачем она сталинскому аппарату? Новые пополнения рассматриваются им, как "ударное" подспорье хозяйственным органам и только. Лишенные всякого политического кругозора, делячески-авантюристские руководители мыслят себе это -- местами полупринудительное (ведь некуда поддаться. Все голосуют "за". "Кто против?" -- спрашивает председатель. Таковых естественно не находится) -- вовлечение цехов и заводов в партию, как средство поднятия производительности труда, как более успешное осуществление интенсификации и высоких темпов. Во что при этом превращается партия, существует ли она еще как партия, до этого им дела нет.
Еще в декабре 1929 г. темп притока рабочих в партию был очень низок. Сейчас "Правда" констатирует "неожиданный грандиозный перелом". Партийные организации застигнуты "врасплох". "На заводе произошло совершенно неожиданное и непредусмотренное: колонны рабочих, записывающихся в партию. Этого ячейка никак не могла ждать" ("Правда"). Авторы и редакторы не замечают при этом, какой убийственный приговор выносится ими партийному режиму, какое ужасающее констатирование омертвения всех партийных тканей. Ведь, если исходить из того, что -- по словам аппарата -- в рабочем классе происходит мощный под'ем, а сам рядом сидящий аппарат ничего не знает, ничего "не ожидает", ничего "не предусматривает", то нужно признать, что он отделен от массы непроницаемой перегородкой. Один этот факт должен был бы и слепцам показать всю глубину пропасти, которую аппарат вырыл между собой и массой.
Почин коллективному вступлению в партию положил Коломенский завод. Он дал уже свыше 8.000 вступающих. "По коломенским рабочим должны равняться остальные" -- призывает "Правда". Небезинтересно, поэтому, в двух словах остановиться на этом заводе*2. Коломенский завод производит машины (тракторы, паровозы, дизеля и пр.), расположен в ста с лишним километрах от Москвы. Пролетарский состав завода всегда считался в московской партийной организации отсталым, таким он и был на самом деле. Свыше 70 процентов рабочих не только "связано" с деревней, но и имеют свою хату, коровенку, огород и пр. Брат, отец коломенца крестьянствует, он работает на заводе и помогает им -- хозяйство ведут вместе. Весь психологический уклад среднего коломенского рабочего -- крестьянский. Свою работу на заводе он часто рассматривает лишь, как подспорье в крестьянском хозяйстве. Коломенский рабочий очень мало похож на питерского пролетария. И вот этот завод стал теперь авангардом рабочей армии, а Ленинград ее арьергардом. (На 14 марта Московская область дала свыше 90.000 вступающих, Ленинградская около -- 30.000). И не случайно. Об'яснение этому факту надо искать не в городе, а в деревне, именно прежде всего в новой колхозной политике. Колхоз толкнул коломенского, подольского и мытищенского рабочего в партию. Его крестьянское бытие решило. Не вникая здесь в сложную колхозную проблему, мы все же укажем, что элемент страховки сыграл не малую роль. "Все равно итти в колхоз, так лучше уже коммунистом, -- вольготнее будет". Он надеется таким путем легче получить кредит, инвентарь и пр. С другой стороны на заводе, -- и это главное -- беспартийный рабочий не видит сейчас большого различия между собою и партийцем. Почему и мне не пойти в партию, может быть будет легче -- спрашивает он себя. Отняв у партийного, как и у беспартийного рабочего все права, сжав их в бюрократических тисках, узурпаторский аппарат обоих их превратил в бессловесных исполнителей. Ни беспартийный, ни партийный рабочий не смеют ни решать, ни критиковать, ни рассуждать. Широко открывая партийные двери, аппарат стирает границы между партией и классом. Партия перестает быть авангардом, партия перестает быть партией. Но именно к этому стремится аппарат. Одновременно с растворением партии в массе, аппарат все больше и больше возвышается над ними. Оба процесса идут параллельно, они дополняют друг друга. Наверху аппарат стал надпартийным учреждением, он бесконтролен, он непогрешим, он командует -- внизу партия перестает существовать. Дальнейшее развитие этого процесса есть гибель, есть смерть партии как партии, -- об этом надо сказать прямо, со всей решительностью.
Н. Маркин.
30 марта 1930 г.
*1 За 1929 г. в партию вошло 200.000 рабочих. Н. М.
*2 Интересны возрастные данные по заводу. Среди идущих в партию преобладают тридцати-сорокалетние -- и это явление повсеместное. 50 процентов имеют производственный стаж свыше десяти лет. "Особенно отраден сдвиг, происходящий среди старых рабочих 20-30-40 лет, работающих на производстве" -- пишет "Правда". Вряд ли этот факт "особенно отраден". Старый рабочий, которого не раскачал ни Октябрь, ни гражданская война -- впереди. Молодняк, комсомольцы, т.-е. наиболее активная и передовая часть массы отстают. Симптом скорее тревожный, чем "отрадный". Н. М.