Мы потому цитируем Манифест предпочтительно перед другими сочинениями Маркса-Энгельса, что он относится к той ранней эпохе их деятельности, когда они, по уверению некоторых из их критиков, были особенно односторонни в понимании взаимного отношения между факторами общественного развития. Мы ясно видим, что и в эту эпоху они отличались не односторонностью, а только стремлением к монизму, отвращением к тому эклектизму, который так явственно сказы вается в замечаниях г.г. критиков.
Нередко указывают на два письма Энгельса, нaпeчaтaнныx в Soziahstischer Akademiker и написанных одно-в 1890, а другое-в 1894 г. Г. Бериштейн с радостью ухватился когда-то за эти письма, будто бы содержащие в себе ясное свидетельство об эволюции, совершившейся с течением времени в воззрениях друга и единомышленника Маркса. Он сделал из них две, по его мнению, наиболее убедительные выписки, которые мы считаем нужным воспроизвести здесь, так как они доказывают совершенно обратное тому, что хотел доказать г. Бернштейн.
Вот первая из них: "Таким образом, имеются бесчисленные взаимно скрещивающиеся силы, бесконечная группа параллелограмов сил, дающих равнодействующую-историческое событие,-которая сама опять может рассматриваться, как продукт силы, работающей, в целом, без сознания и воли, ибо то, что хочет каждый в отдельности, встречает себе помеху со стороны всех других, и то, что получается, есть нечто, чего не желал никто" (письмо 1890 г.).
А вот вторая выписка: "Политическое, правовое, философское, ре лигиозное, литературное, художественное и проч развитие покоится на
экономическом. Но все они реагируют одно на другое и на экономический базис (письмо 1894 г.). Г. Бернштейн нашел, что это звучит несколько иначе, чем предисловие к Zur Kntik der politischen Oekonomie, указывающее на связь экономической основы с воздвигающейся на ней надстройкой. Но почему же иначе? Здесь повторяется именно то, что сказано в названном предисловии: политическое и всякое другое раввитие покоится на экономическом. Г. Бернштейна, очевидно, сбили с толку слова: но все они реагируют одно на другое и на экономический базис." Предисловие к Zur Kntik было, очевидно, понято самим г. Бернштейном несколько иначе, т.-е. в том смысле, что вырастающая на экономической основе общественная и идеологическая надстройка никакого обратного влияния на эту основу не оказывает. Но мы уже знаем, что нет ничего ошибочнее такого понимания мысли Маркса, и людям, наблюдавшим критические опыты г. Бернштейна, оставалось только пожимать плечами, видя, что человек, бравшийся когда-то за популяризацию марксизма, не дал себе труда,-или, вернее, оказался неспособных,-предварительно понять это учение.
Во втором из цитированных г. Бернштейном писем есть места, едва ли не гораздо более важные для выяснения причинного смысла исторической теории Маркса-Энгельса, нежели так плохо понятые г. Бернштейном воспроизводимые нами строки. Одно из этих мест гласит: Значит, это надо понимать не так, как понимают иные, т,-е. что автоматически действует само экономическое положение, а так, что люди сами делают свою историю, но делают ее в данной среде, определяющей их собою (in einern gegebenen, sie bedingenden Milieu), на основе данных фактических отношений, между которыми экономические отношения,-как ни сильно влияние, испытываемое ими со стороны отношений политических и идеологических, -- все-таки оказываются, в последнем счете, наиболее влиятельными, образуя ту красную нить, которая проходит через все остальные отношения и которая одна только и ведет нас к пониманию.
К числу иных людей, истолковывающих историческое учение Маркса-Энгельса в том смысле, что в истории автоматически действует само экономическое положение, принадлежал, как мы это видим теперь, сам г. Бернштейн в эпоху своего ортодоксального настроения, и до сих пор принадлежат многие и многие критики Маркса, давшие задний ход от марксизма к идеализму. Эти глубокомысленные люди обнаруживают большое самодовольство, открывая и ставя на вид односторонним Марксу и Энгельсу то соображение, что история делается людьми,
а не автоматическим движением экономики. Они бьют Марксу челом его же добром и в своей невероятной наивности даже и не подозревают, что Маркс, которого они критикуют, не имеет ничего общего, кроме имени, с настоящим Марксом, будучи создан их собственным и поистине разносторонним непониманием предмета. Естественно, что критики такого калибра были совершенно неспособны дополнить и исправить что-нибудь в историческом материализме. Поэтому, мы и не будем больше заниматься ими, предпочитая иметь дело с основоположниками этой теории.
Чрезвычайно важно заметить, что когда Энгельс, уже незадолго до своей смерти, отвергал автоматическое понимание исторического действия экономики, он только повторял,-почти в тех же самых словах,и пояснял то, что написал Маркс уже в 1845 г. в приведенном нами выше третьем тезисе о Фейербахе. Маркс упрекал там предшествовавший ему материализм в забвении того, что если, с одной стороны, люди представляют собою продукт обстоятельств, то с другой -- обстоятельства изменяются именно людьми. Задача материализма в области истории,-- как понимал эту задачу Маркс,-- заключалась, стадо быть, именно в том, чтобы об'яснить, каким образом обстоятельства могут изменяться теми людьми, которые сами создаются обстоятельствами. И эта задача решалась указанием на производственные отношения, складывающиеся под влиянием условий, от человеческой воли не зависящих. Производственные отношения, это-отношения людей в общественном процессе производства. Сказать, что изменились производственные отношения, значит сказать, что изменились взаимные отношения между людьми в названном процессе. Изменение этих отношений не может совершаться автоматически, т.-е. независимо от человеческой деятельности, потому что эти отношения являются отношениями, устанавливающимися между людьми в процессе их деятельности.
Но эти отношения могут изменяться,-и очень часто действительно изменяются,-- вовсе не в том направлении, в котором люди хотели бы изменить их. Характер экономической структуры и то направление, в котором изменяется этот характер, зависят не от воли людей, а от состояния производительных сил и от того, какие именно изменения в производственных отношениях возникают и становятся нужными для общества, вследствие дальнейшего развития этих сил. Энгельс поясняет это следующими словами: Люди сами делают свою историю, но они до сих пор делали ее,-даже внутри отдельных обществ,-не по общей воле и не по общему плану. Их стремления взаимно перекрещивались, и именно потому во всех таких обществах царствует необходимость, дополнением и внешней формой проявления которой служит случайность. Человеческая деятельность сама определяется здесь не как свободная, а как необходимая, т.-е. как законосообразная, т.-е. как могущая стать об'ектом научного исследования. Таким образом, исторический материатазм, не переставая указывать на то, что обстоятельства изменяются людьми, в то же время впервые дает нам возможность взглянуть на процесс этого изменения с точки зрения науки. И вот почему мы имеем полное право сказать, что материалистическое об'яснение истории дает необходимые пролегомены для всякого такого учения о человеческом обществе, которое захочет выступить как наука.
Это до такой степени верно, что уже и в настоящее время любое исследование той или другой стороны общественной жизни приобретает научное значение лишь в той мере, в какой оно приближается к ее материалистическому об'яснению. И такое об'яснение,-несмотря на пресловутое воскресенье идеализма в общественных науках,-- все более и более становится обычным там, где исследователи не предаются назидательным размышлениям и разглагольствованиям об идеале, а ставят себе научную задачу обнаружения причинной связи явлений. Материалистами оказываются теперь в своих исторических исследованиях даже такие люди, которые не только не разделяют материалистического взгляда на историю, но просто-напросто не имеют о нем ровно никакого понятия И тут их незнакомство с этим взглядом или их предубеждение против него, мешающее всестороннему его пониманию, действительно приводят к тому, что следует назвать односторонностью и узостью понятий.