В годы «застоя» и «перестройки» было модно порассуждать о благородных декабристах как антитезе злодеям большевикам. Помниться был даже анекдот такой: «Встречает внучка декабриста революционного матроса в 1917 году и спрашивает у него — Что вы хотите? — Чтобы богатых не было. — А вот мой дедушка хотел чтобы бедных не было». Смешно, правда? Правда, в наши дни звезда пленительного счастья декабристов, кажется, закатилась. Ведь «Новая Россия» — это, скорее, правопреемница не СССР, а России Романовых и добрые воспоминания о заговорщиках, умышлявших покушение на жизнь государя императора, у нас не поощряются. Вот и выходят у нас дешевые листки о гнусных карбонариях, валяющихся в ногах у доброго и мудрого Николая Павловича. Среди этих гнусных типов самым гнусным без сомнения был Павел Пестель или «первый большевик», как именуют его писаки. За какие же заслуги Павел Иванович получил столь гордый титул? И чего же хотели заговорщики, поднявшие путч 14 декабря 1825 года? И можем ли мы извлечь из тех далёких событий полезные для себя уроки?
Павел Иванович Пестель родился 24 июня 1793 года в семье почт-директора и генерал-губернатора Сибири Ивана Борисовича Пестеля. Прадед Павла Ивановича — Вольфган Пестель, эмигрировал в Россию при Петре I, и занял место московского почт-директора. В течение всего 18 века этот почётный пост передавался в семье Пестелей по наследству, а в 1799 году, отец будущего декабриста Иван Пестель стал главой почтового ведомства России. На этом карьера старшего Пестеля не закончилась — в 1801 году он становится сенатором, а затем получает почётный и прибыльный пост сибирского генерал-губернатора. Иван Борисович был жестким и честолюбивым человеком. За годы управления богатейшей Сибирью он снискал в обществе сомнительную славу безжалостного и коррумпированного проконсула. (Пушкин называл его «сибирским сатрапом») В дальнейшем авторы, занимавшиеся биографией его сына Павла, обращали особое внимание на этот факт, причём одни противопоставляли отцу — воплощению всех худших черт старого режима, сына революционера, а другие утверждали, что Павел Иванович Пестель унаследовал худшие отцовские черты и намекали, что яблоко от яблони недалеко падает. Достоверно известно, что между отцом и сыном Пестелей были довольно близкие отношения и казнь сына стала для Ивана Пестеля страшным ударом.
Меньше опубликовано материалов о влиянии на сына матери Пестеля — Елизаветы Ивановны, урожденной фон Крок. Эта умная и красивая женщина, к тому же набожная лютеранка, вела долгие беседы с сыном на религиозные и политические темы, что отражается в записках Павла Пестеля. Более того, некоторые мысли Елены Ивановны, например, рассуждения о том, что гражданское неравенство — это не результат «божественной воли», а следствие общественной необходимости, мы находим на страницах главного труда Пестеля — «Русской правды». Возможно, Павел воспринял от матери и некоторые антитиранические аспекты лютеранской религиозной доктрины.
У Павла Пестеля было три младших брата — Борис, Александр и Владимир и сестра Софья. О них, за исключением Владимира Пестеля мы знаем немного. Владимир Пестель состоял в «Союзе Спасения», но затем он отошел от фронды и получив 12 декабря 1825 года звание полковника Кавалергардского полка. Пестель-младший принял прямое участие в подавлении выступления декабристов. Позднее Владимир Пестель безуспешно хлопотал о судьбе арестованного старшего брата. Он умер в 1865 году сенатором, генерал-лейтенантом и действительным тайным советником.
Но вернёмся к Павлу Пестелю, или к «серьёзному Полю», как называли его домашние. Четыре года мальчик учился в Германии — в Дрездене и Гамбурге, под крылом свой бабки Анны фон Крок. В 1809 году Пестель вернулся в Россию, и в следующем году он начал учёбу в самом аристократическом учебном заведении страны — Пажеском Корпусе. В пажи отбирали представителей самых знатных фамилий империи, они несли службу при дворе и были лично известны членам императорской фамилии. Пажи получали хорошее образование, дававшее им возможность быть образцовыми дворянами — «универсальными людьми», способными преуспеть и на военном и на гражданском поприще.
В корпусе проявились многие качества будущего лидера Южного Общества. В его личном деле отмечалось, что Пестель «взысканиям не подвергался и к чтению усерден», «на товарищей влиять любит, самостоятелен и замкнут». Уже тогда многие соученики Пестеля тяготились его сильной личностью, требовательностью к сослуживцам и подчиненным, что проявлялось в нескрываемой неприязни к молодому человеку. Профессора и преподаватели ценили Пестеля как лучшего ученика. (Это описание напоминает воспоминания о молодых годах другого выдающегося военного России — Михаила Тухачевского) Дирекция корпуса питала по отношению к Павлу Пестеля не столь однозначные чувства. Директор корпуса генерал Клингер даже протестовал против выпуска Пестеля из корпуса поскольку: «Пестель за время пребывание в Пажеском корпусе неоднократно замечаем был в настроении критики порядков, в оном корпусе водворенных, имеет ум, в который извне вливаются вольнолюбивые внушения. Тако: подвергал рассуждению о значении помазания вашего величества, замечен был в суждениях о несправедливости порядка крепостного состояния и о желательности равенства всех людей». К счастью для Пестеля, Александр I спокойно отнёсся к вольнодумству своего пажа и выразил надежду, что военная служба выветрит из Пестеля дух вольнодумства. Пестель был выпущен из Пажеского корпуса в 1811 году и 14 декабря того же года он получил звание прапорщика лейб-гвардии Литовского полка. Имя Павла Пестеля как первого ученика, было высечено на мраморной доске в Пажеском корпусе, но после казни декабриста, по повелению императора Николая I оно было стёрто с этой доски почёта.
Через полгода после зачисления Пестеля в полк, началась война 1812 года. Пестель, командуя взводом литовцев, участвовал в Бородинской битве, где был тяжело ранен в ногу. Лишь чудом он был спасён на поле боя и избежал ампутации повреждённой конечности. Но уже весной 1813 года Павел Пестель возвратился в действующую армию, где получил почётный, но опасный пост адъютанта П. Х. Вигтенштейна — давнего друга его отца. Вместе с Вигтенштейном Пестель проделал заграничный поход русской армии, восстанавливая рухнувшие под ударами Французской революции и Наполеона королевские режимы. Он сражался под Дрезденом и Кульмом, участвовал в битве народов под Лейпцигом и в сражениях при Бар-сюр-Об и Троа. К концу войны Пестель был обладателем золотого наградного оружия, российских орденов Св. Анны 2-ой степени, Св. Владимира 4-ой степени, австрийского ордена Леопольда 3-й степени, баденского ордена Карла Фридриха и высшей военной награды Пруссии «Pour le Merite» («За заслуги»). Пестель также получил чин поручика и был переведён в лейб-гвардии Кавалергардский полк — самое элитное воинское соединение царской России. Начальник Пестеля — Пётр Христианович Вигтенштейн — не мог нахвалиться отважным и умным адъютантом и в дальнейшем он неизменно покровительствовал своему протеже.
О характере Пестеля в то время говорит эпизод, имевший место в одном французском городке, куда Павел Иванович прибыл с «каким-то поручением» в сопровождении отряда казаков. В этот момент город уже был в руках баварцев (бывших союзников французов, оперативно сменивших сторону в войне) немилосердно грабивших население. Внимание Пестеля привлекли крики, доносившиеся из одного из домов. Войдя в помещение, Пестель увидел, как три баварских солдата вытаскивают тюфяк из-под умирающей старухи. Пестель стал уговаривать баварцев проявить милосердие, а когда те стали надсмехаться над ним, то он приказал казакам высечь мародёров нагайками. Такая же постыдная учесть постигла и баварского майора, попытавшегося заступится за своих солдат.
В 1814 году Павел Пестель вернулся в Петербург, а в конце 1816 или в начале 1817 года он «узнал о тайном обществе от г-на Новикова... и им был в оное общество принят». Как же случилось, что молодой кавалергард, отпрыск знатной дворянской семьи встал на путь, вписавший его имя в историю, но и приведший его на эшафот?
Ещё в 18 веке русская аристократия ощутила на себе всю тяжесть абсолютистского режима и лелеяла мечты об участии в государственном управлении. (Подобные мечты были свойственны не только дворянству России, но и благородному сословию других стран. Например, неудовлетворённые амбиции французского дворянства сыграли важную роль на первых этапах Великой Французской Революции) «Кондиции», предъявленные Верховным тайным советом Анне Ивановне, конституционные проекты екатерининского времени были вехами на этом пути. Дворянство просвещалось и набиралось политического опыта, участвуя в дворянских сословных учреждениях, созданных Екатериной II. Другой важной школой для русского дворянства были дворцовые перевороты в ходе которых «обожаемых монархов» закалывали вилками, душили шарфами и забивали насмерть табакерками. (Декабристское восстание вполне уместно рассматривать как последнюю попытку дворцового переворота в России. Сам Пестель был знаком с 80-летним Паленом, участником убийства Павла I) Появился и первый опыт полулегальной организации — в форме масонских обществ, получивших распространение в России в середины 18 века. Интересно отметить, что и сам Павел Пестель незадолго до вступления в тайное общество вошел в иоанновскую ложу Трёх добродетелей — масонскую организацию, в которой состояли многие будущие декабристы.
От организаций масонов до тайных обществ был всего лишь один шаг. Первым таким тайным обществом был «Орден русских рыцарей», созданный в Москве группой аристократов — графом Дмитриев-Мамоновым, флигель-адьютантом Александра I Михаилом Орловым, князем Меньшиковым и другими родовитыми и молодыми аристократами. Результатом действий этой группы был конституционный проект, отличительными особенностями которого были крайний аристократизм и крайний национализм. Так вельможи этой конституции должны были быть «греко-российского исповедания, равно как и депутаты рыцарства, в коем кроме русских и православных никого быть не может».
И декабристы и «русские рыцари» мечтали о сословной конституции, выгодной дворянам и аристократии, о республике в духе покойной Речи Посполитой и о небезвыгодном для правящего класса освобождении крестьян — за выкуп и без земли. Если князь Трубецкой с восторгом отзывался об Американской конституции, то речь, конечно, шла о порядках в южных штатах управляемых латифундистами-рабовладельцами. В отличие от многих историков, описывавших дворянских революционеров 19 века как витавших в облаках идеалистов, последние прекрасно осознавали свои классовые интересы. Впрочем, отдадим декабристам должное, — если бы их попытка удалась, то Россия, возможно бы быстрее вступила на капиталистический путь развития.
Война 1812 года прервала процесс формирования тайных обществ, но после окончания заграничного похода золотая молодежь России снова стала играть в конспирацию. Более того, война породила большое число молодых и политически активных офицеров, желавших играть в жизни страны более активную роль, чем гарнизонное прозябание или столичные кутежи. Первое тайное общество — «Союз Спасения» возник в 1816 году. Самое забавное, что в тайных обществах не было ничего тайного. По воспоминаниям декабриста Н. Тургенева обычно принятие новых членов происходило в гостиных, во время светских раутов во время которых «заговорщики» обращались к полузнакомым людям с предложением вступить в тайное общество, так как предлагают вступить в какой-либо благотворительный кружок. Естественно, что власти были прекрасно осведомлены и о «тайных обществах», и о людях которые в них участвуют, но, по-видимому, правительство имело все основания предполагать, что «заговорщики» не представляют непосредственной угрозы режиму.
Это становится очевидно после ознакомления с документами декабристского движения. Так, М.Н. Покровский отмечал, что устав «Союза Благоденствия», «Зелёная книга», в своей организационной части был скопирован с устава прусской охранительной организации «Тугендбунд», намеревавшейся быть опорой трона «против безнравственного духа времени». Нельзя не согласиться с тезисом, что декабристы действовали под впечатлением увиденного в Европе в годы европейского похода, но вот только впечатление на них произвела не истощённая войной Франция в преддверии реставрации, а контрреформы, проведённые в Австрии и Пруссии, направленные на модернизацию и укрепление старого режима. Понятно, что с такой верноподданной оппозицией Александр I мог спокойно сказать об испанской революции 1820 года, что «нас это не касается».
Впрочем, не все участники тайных обществ были благонамеренными верноподданными, предающимися либеральной болтовне в светских гостиных, среди них были и активные оппозиционеры, одним из которых был, без сомнения, Павел Пестель. Царь ошибся, военная служба не выбила из головы молодого офицера крамольные идеи. Вступив в «Союз Спасения», Пестель быстро выдвинул себя в руководство организацией, развивая идею превращения организации в структуру, способную организовать заговор и взять власть в России в свои руки. Предложенный Пестелем устав организации, предполагавший жесткую иерархическую структуру масонского образца, клятвы для новых членов, угрозу смерти для предателей шокировал благонамеренных и миролюбивых участников «Союза». Сам Пестель в первый, но отнюдь не в последний раз был заподозрен в диктаторских амбициях и вероломных намерениях по отношению к своим товарищам. Всеобщее возмущение вызвали и его положительные отзывы об Якобинской республике II (1793) года.
Но Павел Иванович не был склонен идти на компромиссы, и при поддержке Александра Муравьёва пестельский проект устава был принят. Правда через несколько дней после этого Пестель был переведён в Прибалтику и в его отсутствие «Союз Спасения» практически сразу же распался.
Новая декабристская организация, возникшая на руинах «Союза Спасения» получила название «Союза Благоденствия». Как уже отмечалось выше, устав этой почтенной организации, к составлению которого Пестель отношения не имел, отличался благонамерением, открытостью и демократичностью. Таинственные масонские ритуалы ушли в прошлое, все ответственные посты «Союза» могли быть заняты только демократическим путём. Пестель далеко не сразу принял новые формы организации, но и в дальнейшем, формально соглашаясь с принципами «Союза Благоденствия», Павел Иванович старался проводить в строительстве организации свою линию.
После отъезда из Петербурга Пестель некоторое время служит в Митаве, где ему удаётся привлечь в ряды заговора несколько офицеров, а затем вместе со своим командиром Витгенштейном Пестель перебрался в Тульчин, штаб-квартиру 2-ой армии. В этом местечке дела у Пестеля-заговорщика пошли успешнее и ему удалось создать активно действующую Тульчинскую управу (отделение) «Союза». В то время, как большинство других управ «Союза Благоденствия» занимались благотворительными подписками и легальными публикациями свободолюбивых виршей, Пестель прикладывал все усилия, чтобы создать из молодых офицеров тульченской управы кадры будущего переворота. Как позднее он показывал на допросе: «Тайное наше общество было революционное с самого начала своего существования, и во все свое продолжение не переставало никогда быть таковым».
В 1820 году Пестель принял участие в Петербургском совещании Коренного Совета (высшего органа «Союза Благоденствия»), где обсуждались вопросы будущего устройства страны и перспектив организации. На этом совещании Пестель высказался за цареубийство и предложил план диктатуры Временного революционного правления, но он не был поддержан другими участниками совещания. Петербургское совещание окончилось ничем, а на следующий год на московском съезде «Союз Благоденствия» был формально распущен. Целью этого шага руководства организации было не только введение в заблуждение сыщиков правительства, но попытка отделаться от «попутчиков» и радикалов, возглавляемых Пестелем. Последние не признали решений московского съезда и высказались за продолжение функционирования «Союза». Так возникло «Южное общество» декабристов, центром которого являлся Тульчин, а Павел Пестель играл роль его руководителя. Наряду со своей конспиративной деятельностью Пестель продолжал свою успешно начатую в 1812 году военную карьеру. Как свидетельствуют документы, Пестель представлял собой образец даже не русского, а немецкого штабного офицера — пунктуального, образованного, корректного. Вплоть до 1821 года Пестель оставался адъютантом графа Витгенштейна, командующего 2-ой армии. Свидетели отмечали, что дела штаба армии по сути дела находились всецело в руках у гвардейского ротмистра Павла Пестеля, а не у престарелого главнокомандующего. Пестель вовлёк в антиправительственный заговор многих штабных офицеров, другие командиры 2-ой армии зависели от него по службе. Подобная расстановка сил давала военным заговорщикам немалые шансы на победу. Более того, на заговорщицкую деятельность Павла Ивановича закрывали глаза и некоторые его начальники, такие, как генерал-майор Павел Дмитриевич Киселёв, начальник штаба 2-ой армии и начальник 16 пехотной дивизии генерал-майор Михаил Фёдорович Орлов. Вполне очевидно, что эти генералы и кавалеры считали целесообразным закрывать глаза на существующий заговор и оставаться над схваткой между декабристами и царским режимом вплоть до победы сильнейшего. В начале 1821 года Павел Пестель отправляется в Молдавию с целью сбора информации о греческом восстании, поднятом князем Александром Ипсиланти. Пестель несколько раз нелегально пересекал границу, лично встречался с лидером повстанцев и по итогам своей первой поездки составил отчёт командованию. Этот документ позднее получил огласку и вызвал бурное негодование эллинофилов (среди которых был и Александр Пушкин). Дело в том, что в своём отчёте Пестель довольно критично отозвался о деятельности и перспективах повстанцев, упомянул об их расправах над мирным турецким населением, а главное предположил, что выступление Ипсиланти — это результат деятельности тайного общества греческих карбонариев. Зная, что отчёт попадёт на стол Александру I, Пестель не мог не осознавать, что, упоминая о революционных заговорщиках, он ставит крест на помощи России греческому движению. Трудно сказать, чем был вызван подобный демарш Пестеля. Как считает О. Киянская, Пестель боялся, что война с Турцией в поддержку греческого дела сорвёт его планы поднятия восстания в России. Возможно, Пестель просто понял, что выступление Ипсиланти является не более чем авантюрой (турки разбили греков менее чем за месяц). Но, в любом случае, за свои слова Пестель заплатил дорогую цену. В конце того же 1821 года Павел Иванович Писал отцу, что в армии его считают «шпионом графа Аракчеева».
В 1819 году Павел Пестель с чином подполковника был переведён из гвардии в армию, а в ноябре 1821 года он был произведён в полковники и получил под своё командование Вятский пехотный полк. На посту полкового командира Пестель показал себя строгим и деятельным офицером. Сторонник военного переворота он в то же время был противником всякой агитации среди солдат, которые в случае путча должны были лишь чётко выполнять приказы мятежных офицеров. Дисциплина в Вятском полку поддерживалась всеми принятыми тогда методами, в том числе и палками. Впрочем, нет никаких свидетельств, что Пестель был парадоманом-садистом. Солдаты его уважали. После его ареста солдаты говорили между собой о таинственных планах их командира, но понимали их весьма смутно. Так по мнению одного из солдат: «Если бы был с нами Пестель. То мы бы всех евреев вырезали». Пестель так же провёл существенные перестановки среди офицерского состава полка. Старых командиров заменили новые начальники — более компетентные, а главное, обязанные своей должностью полковому командиру. Всякий несогласный с политикой полковника немедленно переводился в другую часть или отправлялся в отставку. К 1825 году Павел Иванович располагал образцовым полком, которому отводилась важная роль в грядущем перевороте — именно Вятский полк должен был занять главную квартиру 2-ой армии и тем самым дать сигнал к восстанию.
Многочисленные обязанности полкового командира мешали Пестелю осуществлять функции руководителя Южного общества. Казалось бы эта организация в наилучшей степени воплотила в себе идеи Павла Пестеля о разветвленной иерархической конспиративной организации. Южным общество руководила Директория под председательством самого Пестеля. Директории подчинялись три отделения — управы: Тульчинская, Васильсковская и Каменская. Все заговорщики тоже делились на три степени: братьев (новые члены), мужей (те, кто был посвящен в планы установления в России республики) и бояр (руководители общества).
Но на практике мы видим несколько иную картину. Строгая иерархия заговорщиков на практике не действовала. Тульчинская управа прекратила функционировать с отъездом Пестеля в полк, управа в Каменке превратилась в важный центр русской культуры, где собирались фрондирующие интеллектуалы, и только Васильковская управа под руководством Сергея Муравьева-Апостола стала важным центром заговорщиков. Впрочем, Пестеля не мог не беспокоить авантюризм главы Васильковской управы. Муравьёв-Апостол полагал, что следует немедленно поднимать восстание, к которому неминуемо присоединятся другие воинские части. И они будут неспособны противостоять «железной воле нескольких людей». Тактические споры Пестеля и Муравьева-Апостола постепенно превратились в личной конфликт и постепенно Васильковская управа стала действовать самостоятельно от Южного общества. Политическая активность заговорщиков еле теплилась. Как возмущенно писал Пестель своим товарищам: «Вы все другим заняты, никогда времени не имеете говорить о делах». Своему другу Н. Тургеневу Пестель конфиденциально замечал, что на практике его организация «состоит не более чем из пяти-шести человек».
Весной 1824 года Пестель прибыл в Петербург для налаживания контактов с «Северным обществом», основанным в 1822 году Никитой Муравьёвым. Пестель придавал особое значение слиянию декабристских организаций, поскольку чётко осознавал, что без переворота в столице никакое цареубийство и никакой мятеж в провинции не будет иметь шансов на успех. Необходимо было нейтрализовать аппарат имперской администрации в самом его сердце — «военной столице», Петербурге.
Дискуссия декабристов сконцентрировалась вокруг двух принципиальных вопросов — тактики переворота и характера будущей конституции.
По мнению Пестеля, переворот должен был начаться с цареубийства, совершенного людьми «не из общества». Заговорщики должны были предстать в качестве «мстителей за императорскую фамилию», сформировать Временное правительство, наделённое Сенатом и Синодом неограниченной властью и в течение нескольких лет реформировать Россию. Северяне называли эти планы «варварскими» и «противными нравственности» и, как альтернативу проекту Пестеля, предлагали тайно распространить в народе «Конституцию» Никиты Муравьёва, а затем поднять в войсках мятеж и навязать новую форму правления царю. Интересно отметить, что в конечном итоге восстание 14 декабря, начатое северянами больше напоминало «варварский» план Пестеля, а не их собственные проекты.
Другой дискуссионной темой было будущее устройство России. Конституционный проект Пестеля назывался «Русская Правда». Писать этот документ он начал в 1820 году. Существует три редакции этого документа, но ни одна из них не была закончена автором. Интересно отметить, что Пестель видел в этом документе не только конституционный проект, но и идеологический стержень, программу, вокруг которой должно было сплотиться Южное общество.
Согласно «Русской Правде», Россия должна была стать республикой, где вся полнота власти должна принадлежать Временному Верховному правлению, на плечи которого ложится осуществление основных постреволюционных реформ. Затем этот диктаторский режим должен был сменить двухпалатный парламент. Сословная система частично сохранялась — дворянство по «Русской Правде» давалась за заслуги перед отечеством. Россия должна была быть унитарным и мононациональным государством — все населяющие Россию национальности должны были быть ассимилированы в Русском народе. Для этого предлагались весьма жесткие методы — «буйные» кавказские народы должны были быть переселены вглубь России, цыгане, не пожелавшие принять христианство, должны были быть высланы из страны. Интересный вариант предлагал Павел Иванович для евреев — в случае неудачи их ассимиляции Пестель рекомендовал помочь им основать своё государство в Малой Азии.
Крепостные крестьяне по «Русской Правде» должны были получить свободу и даже землю, но им бы пришлось заплатить выкуп помещикам. Кроме этого Пестель предполагал создать фонд государственных земель, предлагаемой всем желающим для обработки. Эта мера по его мнению предотвратила бы пролетаризацию и пауперизацию крестьянства.
Если проекты большинства декабристов представляли собой кальку с реформ стран Восточной и Центральной Европы, то идеи Пестеля о централизованном, унитарном государстве с сильным крестьянством в наибольшей степени напоминали модель, созданную во Франции после Великой Французской Революции.
В ходе горячих споров Павел Иванович продемонстрировал большую гибкость, уступая по многим стратегическим и тактическим вопросам, он добился главного — было принято решение об объединении Южного и Северного общества декабристов. Но буквально через несколько дней после решения об объединении обществ последовал раскол. Немалую роль в этом сыграли подозрения северян в отношение личности Пестеля. Кондратий Рылеев прямо обвинил лидера южан в бонапартистских амбициях. После бурной дискуссии на квартире Оболенского, заговорщики решили отложить объединение до 1826 года. Пестель вернулся на юг в глубоко угнетённом состоянии. Под градом обвинений в «предательстве греков» и в «личных видах», Пестель, по свидетельству друзей, задумался об уходе из политики и эмиграции за границу. Но время Павла Пестеля уже вышло. 25 ноября 1825 года капитан Аркадий Майборода подаёт донос на Пестеля командиру 3-го пехотного корпуса генерал-лейтенанту Роту. К тому времени власти уже располагают некоторой информацией об участии Пестеля в деятельности тайных обществ. 11 декабря в Тульчино для проведения следствия прибывает генерал-лейтенант Александр Чернышев. 13 декабря тяжелобольной Павел Пестель был вызван в Тулчино, где и был арестован. На следующий день было подавлено восстание на Сенатской площади.
3 января 1826 года закованный в кандалы Пестель был доставлен в Петербург и заключен в Алексеевский равелин. Власти уже знали его роли в заговоре. Против Пестеля дали откровенные показания Трубецкой, Оболенский, Рылеев, Никита Муравьев. Александр Поджио подробно расписал следователям, как Пестель «по пальцам» считал намеченных для ликвидации членов царской фамилии. По словам Николая I «Пестель был злодей во всей силе слова, без малейшей тени раскаяния...» Условия содержания Пестеля были крайне суровы, без малейших послаблений, как это было у других декабристов. Впоследствии даже возникла легенда о том, что к Пестелю, единственному среди подследственных, применялась пытка.
Впрочем, показания Пестеля были весьма откровенны. По-видимому, вопреки сложившимся стереотипам, дворянская этика 19 века допускала откровенность с властями, а тем более с императором — первым дворянином. Не забудем, что несколькими десятилетиями позже Михаил Бакунин в той же Петропавловской крепости посвятил свою исповедь тому же Николаю I. К тому же перед следствием Пестель желал предстать не как подсудимый, а как политический деятель, защищающий своё дело.
30 июня 1826 года Павел Пестель вместе с другими четырьмя заговорщиками был приговорён Верховным Уголовным судом к четвертованию. Через 11 дней эта средневековая казнь была заменена повешением. 13 июля Павел Пестель был казнён на кронверке Петропавловской крепости.
Пестель не удостоился симпатий современников, видевших в нём холодного лицемера, потенциального Бонапарта и даже шпиона Аракчеева. Немногие могли смириться с его умом и железной волей, чувством реальности и презрением к дилетантизму. Некто не знал, что это был заботливый сын и добрый к людям человек, Пестель был первым настоящим русским революционером из той породы, что во второй половине 19 века бросила вызов вековому Дому Романовых и одержали заслуженную победу. (Хотя, в отличие от своих преемников, Пестель не был профессиональным революционером и совмещал революционную деятельность с военной службой). Понимание этого факта определяет сегодняшнее отношение к Павлу Ивановичу — от солидарности до безграничной ненависти. Следует добавить, что Пестель ближе чем другие декабристы отошел в своих планах грядущей революции от проектов реформы феодально-крепостнического режима, к идеям буржуазной революции. Разумеется, идеи Пестеля во многом были ограничены, они были творением своего времени, но первопроходчество Пестеля как революционера-практика во многом искупает слабость его теоретического наследия.