Культура и искусство всегда занимали второстепенное место как в работах Маркса, Энгельса, Ленина и Троцкого, так и их последователей. Конечно, марксистских взгляд на культуру более или менее четко понятен и очевиден: мы можем ясно говорить о месте культуры в обществе, об ее отношении к существующей формации, об ее зависимости от существующих экономических и общественно-политических условий и об ее обратном влиянии. Однако в момент перехода от общих слов к конкретике, к анализу конкретного этапа развития искусства, в марксисткой традиции появляются различные подходы; неразработанность марксистского взгляда на культуру порождает постоянные дискуссии.
Один из самых спорных и одновременно актуальных вопросов — вопрос о сущности понятия «левое искусство». Этот термин очень часто используется в так называемой «левой» среде, однако, как нам кажется, никто до сих пор четко не определил, что это такое.
В настоящей статье мы попытаемся определить сущность понятия «левое искусство». При этом для всеобъемлющего описания его содержания понадобится куда более крупная и фундаментальная работа.
В современном языке термин «левое искусство» многозначен. В обыденной речи под «левым» понимают «нелицензированное», «пиратское», а также, в несколько другом значении, «некачественное», «плохо сделанное».
В искусствознании под «левым искусством» понимаются новейшие западноевропейские и русские течения живописи конца 19 — середины 20 века, которые радикально разорвали с традиционной живописной формой и обратились к поискам новой формы (такие течения, как дивизионизм, пуантилизм, постимпрессионизм, фовизм, кубизм, футуризм, кубофутуризм, экспрессионизм, абстракционизм, сюрреализм, абстрактный экспрессионизм и ряд других). Наконец, среди революционеров и огромной массы им сочувствующих «левое искусство» трактуется как часть искусства (прошлого и современного), критически настроенная к капитализму и всем его составляющим, показывающая все его недостатки и призывающая к той или иной форме борьбы с ним.
Таковы основные языковые значения термина. Исторически он впервые появляется в статьях деятелей советского авангарда 1920-х годов. Надо заметить, что к этому времени в европейском политологическом словаре уже сложилась существующая и ныне дихотомия «левое-правое» для характеристики той оси, по которой располагаются основные политически силы страны: «крайне правое» трактуется как националистическое и консервативное, «умеренно правое» как умеренно либеральное, «центр», как правило, выступает в качестве конформистски настроенной поддержки правящего режима; «умеренно левые» ратуют за отдельные социально ориентированные преобразования (сюда же примыкают мелкобуржуазные демократы), «радикально левые» выступают за революцию. В качестве обобщающего синонима этой политической оси «левое-правое» стала дихотомия «прогрессивное-консервативное». Именно в этом значении трактует термин «левое искусство» современное искусствознание: правым и консервативным выступают традиционные течения живописи, опирающиеся на классический принцип мимесиса, левыми и прогрессивными — разрабатывающие новый живописный взгляд на реальность.
Однако в понимании деятелей русского авангарда «левое» не просто характеризовало их формальные нетрадиционные поиски; «левое» имело и политическое значение. Русский авангард поддержал революцию, Комиссии по делам изобразительных искусств в Москве и им подобные государственные и окологосударственные учреждения состояли практически только из авангардистов, а многие из них вступили в большевистскую партию. Дореволюционный авангард нуждался в революции во всех смыслах; она была его стихией, и он органически в нее влился.
Итак, что же такое в нашем понимании «левое искусство»? Иначе говоря, какое искусство мы можем считать «левым», то есть, в революционном понимании смысла этого слова, критическим к капитализму и сочувствующим революции? Безусловно, ключевым в ответе на этот вопрос является выяснение того, что такое форма и содержание левого искусства; необходимо также выяснить, определяется ли оно, например, только через форму или только через содержание.
Давайте представим себе художника Х. Этот художник сочувствует современному марксистскому движению. Допустим, его интересует проблема капиталистического отчуждения, и он хотел бы создать на ту тему некую работу, причем ту, которая и в его глазах, и в глазах его единомышленников по партии и движении выглядела «левой». Вот тут возникают вопросы: во-первых, как изобразить, и, во-вторых, что изобразить. Конечно, при такой логике нас можно обвинить в том, что мы не учитываем эстетико-психологический фактор вдохновения художника от конкретного предмета и его осмысление сущности проблемы, выражаемой предметом, уже в процессе создания произведения искусства; но мы хотели бы подойти к решению вопроса с самой чистой простой ситуации, не отказываясь от решение сложных.
Итак, что изобразить, как выразить интересующую проблему? Все, конечно, зависит от того, какими формальными средствами собирается пользоваться художник X, то есть от того, как он собирается создавать произведение. Живописная техника — одно содержание, инсталляция — другое, перформанс — третье и так далее. Если это будет инсталляция, то можно представить себе расставленные на полу телевизору на фоне белой стены; по телевизорам идет запись монологов одиноких людей, которые долго рассказывают о своих жизненных проблемах; название инсталляции — «Отчуждение». Для показа революционного отношения к ситуации можно бросить на белую стену большое пятно красной масляной краски.
Если попытаться представить себе картину на эту тему, то в качестве примера можно предложить картины советского художника Дмитрия Жилинского, например его работу 1965 года «Гимнасты» из собрания Русского музея. Картина изображает гимнастический зал; на переднем плане, вокруг тренера, столпились молодые спортсмены: они слушают его, но каждый думает о чем-то своем, каждый глубоко погружен в себя и в свои мысли. В этой группе изображено около пятнадцати человек, но между ними практически отсутствует какая-либо коммуникация. Одинокие, потерянные взгляды разобщенных людей — картина характеризует совсем другую эпоху, но удивительным образом вписывается в заданную тему. Очевидно, что именно так в тематическом отношении и было бы изображено капиталистическое отчуждение в живописи — на месте гимнастов легко представить рабочих, вместо гимнастического зала — цех, а вместо советского контекста — западный.
Если еще раз пересмотреть наш анализ двух произведений искусства — выдуманного и реального, — то нетрудно заметить, что главным для нас был анализ содержания. В сущности, вопрос о форме мы касались только тогда, когда говорили какими средствами выражено содержание. Иначе говоря, для марксистского искусствознания не может стоять вопрос о том, что первично при анализе произведения искусства — форма или содержание, потому что безусловным является приоритет в сторону содержания.
Однако каким должно быть это самое содержание, чтобы мы могли назвать то или иное произведение искусства «левым»? И это совсем не простой вопрос. Безусловно, в подобном искусстве должна быть очевидна его критическая антикапиталистическая направленность (критика всех сфер жизни современного капиталистического общества). Но мы прекрасно знаем, что для обыденного сознания и одновременно современной буржуазной идеологии антикапитализм бывает разный: бывает антикапитализм антиглобализма, а в сущности — мелкобуржуазный бунт европейской молодежи; бывает антикапитализм сталинизма и его разновидностей (маоизм, кастроизм); бывает антикапитализм анархизма, антикапитализм троцикзма, наконец обыкновенный «бытовой» антикапитализм («вот, блин, буржуи достали»).
Но в данном случае для нас, как для революционных марксистов, антикапитализм может быть только одного рода — марксистский. Мы глубоко убеждены, что только пролетариат способен стать движущей силой будущей социалистической революции; мы глубоко убеждены, что только марксистская партия способна возглавить это движение; мы глубоко убеждены, что так и только так — то есть путем мировой пролетарской революции — можно уничтожить все проблемы капиталистического общества, начиная от экономических и общественно-политических и заканчивая личностными и психологическими. Для нас именно марксизм является тем знанием, которое способно объективно описывать существующую действительность; при этом марксизм для нас — это не устоявшаяся догма, не застывшее в XIX веке учение, а живая и развивающаяся теория, которую способен развить каждый думающий человек и которая движется вместе со временем.
Поэтому левым искусством для нас является то, которое объективно описывает существующий мир — конечно, описывает не с абстрактной точки зрения, а с революционной. И если произведение искусства объективно описывает мир, то это и будет марксистское описание, потому что иного объективного описания мы не знаем.
Но мы не просто так указали, что это описание должно быть революционным. Для нас как марксистов любое произведение искусства отражает ту или иную составляющую господствующего строя и господствующей идеологии. В этом отношении марксистскому анализу может быть подвергнуто любое произведение искусства, даже самое, казалось бы, отдаленное от общественной жизни. Более того, информация, которую марксист получает из этого произведения, часто оказывается полнее и богаче информации, извлекаемой из актуальной политики, материалов СМИ и т. д.
Но такое искусство, естественно, не будет левым — а таковым будет только революционное марксистское искусство. Естественно, что его революционность будет определяться прежде всего его содержанием. При этом левое искусство — это искусство всегда и только реалистичное.
Что это значит? Последнее утверждение может вызвать протест, если рассматривать искусствоведческую категорию «реализма» как характеризующую прежде всего форму. В обыденном языке «реализмом» называют то, что «похоже на жизнь», «понятно и ясно», это искусство, в котором все, «как в жизни». Однако научное понимание смысла этого слова иное: под реализмом со времен Энгельса принято понимать изображение «типических характеров в типических обстоятельствах». Не стремясь рассказать историю реализма, отметим, что реализм появляется как искусство социальное, связанное с реальностью в самом широком смысле этого слова. Реализм интересуют общественные отношения, место человека в социуме, влияние социума на человека.
Реализм ставит перед собой задачу раскрытия смысла реальности, внутренних схем ее развития и существования. В этом отношении реализм становится таковым тогда, когда изображает не конкретное и частное, а типическое. Тип есть художественный образ реальности, причем образ объективный. Реализм, таким образом, есть характеристика содержания. Форма находится в очевидной взаимосвязи с этим содержанием, но в подчиненной взаимосвязи: художник сам выбирает наиболее адекватную форму для выражения того или иного реалистического содержания. В этом отношении фильмы Годара не менее реалистичны, чем фильмы Хуциева. Они оба изображают реальность как типическое; они оба изображают ее объективно, хотя способы достижения этого у них разные.
Левое марксистское искусство всегда реалистично, потому что оно всегда связано с объективным описанием мира с революционной точки зрения. А нет никаких других способов объективно отобразить мир, кроме как с помощью реализма, понимаемого как категория содержания. Повторим: форма этого реализма может быть какой угодно; один поэт, считающий себя символистом (исключительно с формальной точки зрения), используя методы символизма, так изображает то или иное явление, настолько в реально в рамках своего метода, что мы можем сказать, что это типическое и правдивое искусство; а другой, используя те же методы, создает искусство лживое и необъективно отображающее мир. И тогда один создает реалистическое произведение, а другой — нет. Но не всякий реализм является левым. Левое искусство, по нашему мнению, всегда связано с определенной политической позицией. Эта позиция не обязательно должна быть заявлена или отображена, зато может быть выявлена через то, что отрицается и критикуется в произведении.
Говоря о позиции, выраженной в произведении искусства, мы подходим к одному из самых главных вопросов в разговоре о левом искусстве. Это вопрос о том, для чего и для кого создается левое искусство.
Слово «левое», как мы уже говорили, есть слово политического словаря. Поэтому и цели левого искусства должны пониматься как политические: в конечном счете, левое искусство должно показывать способ переустройства мира и вдохновлять зрителя на борьбу с существующим строем. Левое искусство не может скрывать своей политической ангажированности: пока оно называется левым, оно связано с определенными политическими задачами, а так как оно может существовать только как революционное марксистское искусство, то это задачи прежде всего пролетариата. В связи с этим одна из самых главных задач левого искусства — агитация, показ несправедливости капиталистического мира и способов борьбы с ним.
При этом нам хотелось бы сразу предостеречь читателя против обвинения нас в попытке предложить в качестве определения «левого искусства» новый вариант агитпропа. Левое искусство, будучи левым, не перестает быть искусством, то есть средством эстетического познания мира. Искусство есть живая материя, которая описывает мир не языком «Правды», директив Интернационала или работ марксистов: левое искусство должно быть художественно. И это не второстепенное требование. Агитпроп есть определенный жанр, но он очень факультативен по отношению к левому искусству.
Иначе говоря, левое искусство должно быть искусством. И будучи таковым, должно подчиняться его законам. Бывают такие случаи, когда лучшей поэмой будет петиция и демонстрация; но обратный вариант наблюдается гораздо чаще. Еще одно обвинение, которое может предъявить нам читатель, заключается в том, что в настоящей статье мы все время говорим будто «левое искусство должно». Подобный условный оборот речи придает статье характер нормативной эстетики. Между тем употребление формы «должно быть» означает лишь то, что только такое искусство и может быть левым — то есть только такое искусство и можно назвать «левым». Мы ни в коем случае не предполагаем ничего советовать художникам, не собираемся предлагать им рецепты создания «левого» произведения. Мы стоим на той позиции, что художник создает произведение искусства, а не политическую статью; для создания подлинного искусства необходимо подлинное вдохновение, определяющее интуитивный выбор темы (содержания) и формы. Другой вопрос, что у сочувствующего или партийного художника этот выбор будет одним, а у далекого от марксизма — другим; впрочем, это не отрицает политической и художественной значимости произведений обоих творцов.
Таким образом, под левым искусством мы понимаем реалистическое революционное марксистское искусство, объективно отражающее мир и предлагающее способы его изменения. В названии этого искусства важны оба слова: «левое» характеризует его содержание, «искусство» указывает на его художественность. Нехудожественное левое искусство есть профанация идеи левого искусства.
В заключении отметим, что художник, считающий себя левым, должен четко осознавать две особенности современного художественного процесса. Первая связана с существующей системой функционирования художественного рынка. Левый художник так или иначе связан с системой арт-галерей и художественных изданий. При этом последние никогда не могут переступить определенную грань, которая выключила бы их из определенной схемы, в которую их ставит буржуазное общество. Их протест, если он имеется, никогда не достигает того уровня, который вывел бы ведущие арт-галереи и художественные издания за пределы буржуазной системы.
Конечно, за пределами этой системы находится еще более независимая и андеграундная система, а за ней — еще одна. Однако чем дальше находится художественная система, тем ограниченней ее публика и тем слабее эффект его искусства. А левое искусство всегда ставит перед собой агитационные цели; кроме того, в идеале левое искусство должно стремиться к тому, чтобы воздействовать на рабочих — самый революционный класс. Поэтому левый художник должен попасть в самую «массовую» из независимых художественных систем.
Но при попадании в эту систему срабатывает «эффект грузчика»: левое искусство, как самое радикальное, не может попасть в самую независимую, но одновременно либеральную среду без изменений. Художник похож на грузчика, который не может занести в комнату шкаф, не подстроив его под размеры дверного проема. И вот тут левый художник и теряет свою радикальность, потому что буржуазная идеология срезает самые «острые» углы. В результате мы получаем «отфильтрованное» левое искусство, политически именуемое оппортунизмом.
Тогда для левого искусства должна быть создана абсолютно независимая от буржуазной идеологии и буржуазной системы среда. Но в существующих условиях это представляется практически невозможным; следовательно, только в момент революции левое искусство станет подлинно левым, подлинно востребованным и отвечающим своим принципам.
Одновременно революция разрешит и второе противоречие современной художественной системы. Оно заключается в том, что господствующая идеология постмодернизма как равенства различного (равенства различных дискурсов) уравнивает «дискурс» левого искусства с «дискурсами» других направлений. Постмодернизм изначально подразумевает возможность существования в рамках буржуазной культуры левого искусства. Поэтому, срезая определенные углы через буржуазную художественную систему, буржуазное искусство вполне «уютно» чувствует себя рядом с левым искусством. Между тем одновременно такое сосуществование невозможно в политике, в которой подлинная марксистская партия всегда находится в резком противоречии с буржуазной политикой. Мы же указывали, что левое искусство неотделимо от марксистской борьбы, и его цели подчинены целям революционной борьбы пролетариата.
В связи с этим левое искусство в современной ситуации только тогда будет левым, когда, во-первых, будет полностью выключено из буржуазной художественной системы и, во-вторых, будет настолько радикальным по форме и содержанию для буржуазной идеологии, что его существование невозможно будет включить в ситуацию «равенства различного» и «поставить на полочку» с надписью «левое искусство».
Но, как нам кажется, по-настоящему такая ситуация возможна лишь перед и во время революции; как крайний вариант она может развиться в период подъема мировых революционных сил. Нынешнее левое искусство слишком слабо и беззлобно, чтобы его можно было назвать левым. Скажем, самым сильным и революционным произведением московской группы «Радек» можно назвать их фотографию со спущенными штанами на фоне только что разгромленного Белого дома (1993 год). Это произведение было создано сразу после революционного подъема масс. Отсюда — ясность его высказывания, четкость мысли и прямое действие фотографии как средства агитации. Мы можем то же сказать и о русском искусстве после революции 1917 года — именно революция создала условия для появления подлинного революционного, левого искусства; то же отмечается и во Франции во второй половине 1960-х годов.
Существует ли сейчас левое искусство? Как нам кажется, очень трудно найти его пример в современном художественном процессе. Основная причина этого, конечно же, заключается в том, что революционное движение пролетариата в России, да и в целом на Западе сейчас находится на низком уровне; отсюда — неверие в это движение со стороны художников, попытка отразить альтернативные пути революционной борьбы, попытка отразить проблемы современного капиталистического общества с другой стороны. Все остальные причины (неразработанность эстетической теории левого искусства, условия буржуазной художественной системы) вторичны по отношению к ключевым факторам.
Однако развитие рабочего революционного движения диалектично: вслед за упадком следует подъем. И вместе с ним должно появиться и подлинное левое революционное искусство.