Капитализм — жадная система. Он всюду ищет прибыль и все превращает в частную собственность. При этом он неизбежно уничтожает все те вещи, которыми мы владеем сообща — «общественное достояние». Мир во власти капитала. Наемные работники выполняют работу и возвращают капиталу прибыль, потому что не имеют другого способа заработать на жизнь. И всё дело в том, что в прошлом мы были лишены нашей общественной собственности, присвоенной растущим классом капиталистов.
Так что же? — все это в прошлом? На самом деле нет. Взгляните на Интернет. Что это как не общее интеллектуальное достояние, «общий переносчик» идей? Чистый воздух общий, как и чистая вода. Антарктика, бразильские дождевые леса и живая природа — всё это общественное достояние, и все находится под угрозой.
Сегодня мы расцениваем биологическое разнообразие как самоценное и нуждающееся в защите против разграбления частной прибыли. Кроме того прогресс, даже при капитализме, порождает новую общественную собственность. Радиоволны для мобильных телефонов, Интернет-адреса и генетические последовательности — все это общественные достояния, немыслимые двадцать лет назад. Точно так же как крестьяне четыреста лет назад, мы не можем жить без общей собственности. И, так же как в прошлом, богатеи готовы захватить наше общее имущество в ходе нового «огораживания». Будем уверены, что на сей раз они не избегнут неприятностей с этим!
В «Капитале» Маркс объясняет процесс первоначального накопления, которое создало предварительные условия для капиталистического производства. С одной стороны, богатые приобрели состояние в деньгах, а не земле или рабах. С другой стороны, простые люди были сведены до лишенных собственности пролетариев, вынужденных продавать свою рабочую силу ради выживания. «Так недавно освобожденные люди стали продавцами себя только после того, как у них отняли все их собственные средства производства, и все гарантии существования, предоставленные старым феодальным устройством. И эта история, история их ограбления, вписана в летопись человечества буквами крови и огня.» («Капитал», т. I, стр. 875)
Маркс использует Великобританию как пример первоначального накопления. Частью этой экспроприации было отчуждение людей от общего имущества. Средневековые и ранние современные сельские общины имели в центре урожайные поля. Вокруг были «пустоши», поставлявшие древесину для топлива и строительства, проточную воду и права рыболовства и пастбища для скота. Сельские жители не могли выжить без этого общего имущества. Однако приход капитализма ознаменовал начало «огораживаний» — экспроприации этих земель у сельских жителей и превращения их в частную собственность богатеев. «Общинная собственность — которая является полностью отличной от государственной собственности, только что нами рассмотренной — было старое тевтонское учреждение, которое существовало под покровом феодализма. Мы видели, как его насильственная узурпация, вообще сопровождаемая превращением пашни в пастбищную землю, начинается в конце пятнадцатого столетия и простирается в шестнадцатый. Но тогда процесс был продолжен посредством индивидуальных актов насилия ...В 18 столетии сам закон становится орудием грабежа народной земли. Парламентской формой этого грабежа являются «Bills for Inclosures of Commons» (законы oб огораживании общинной земли), т.е. декреты при помощи которых лендлорды сами себе подарили народную землю на правах частной собственности, — декреты, экспроприирующие народ.» (там же, p. 885)
Поэт-крестьянин Джон Клэр оплакивал огораживания в своей родной деревне в Нортгемптоншире такими словами:
('Зеленый Хелпстон'; Джон Клэр: заступник бедняков, Carcarnet press, 2000)
Для своего появления капитализм потребовал революции в отношениях между классами и революции в образе нашего мышления. Карл Поланий хорошо знал об этом. «В экономической вседозволенности не было ничего естественного; свободные рынки, возможно, не возникли бы просто путем обычного хода вещей.» "В то время как неконтролируемая экономика была порождением преднамеренного государственного действия, последующие ограничения на невмешательство начались спонтанно. Невмешательство было запланировано; планирование — нет.»
Капитализм должен был долго и тяжело бороться против того, что историк Э. П. Томпсон называет «моральной экономикой», этическим и практическим кодексом, радикально расходящимся с капиталистическим поведением. Эта часть народной песенки семнадцатого века иллюстрирует ту ненависть, которую огораживания вызывали у простого люда:
Подобный процесс экспроприации имел место в шотландских горах годы спустя после Culloden. Маркс объясняет ситуацию. «Горные кельты были организованы в кланы, каждый из которых был владельцем земли, на коей находился. Представитель клана, его вождь или 'большой человек' был только номинальным владельцем этой собственности, также, как Королева Англии — номинальный владелец всех национальных земель.» (там же стp. 890) ... «В восемнадцатом столетии гэлов увозили с земли и запрещали эмигрировать, с целью их насильственного передвижения в Глазго и другие фабричные города. Как пример метода, использованного в девятнадцатом столетии, достаточно привести 'очищения', произведенные Герцогиней Сазерленд. Эта персона, хорошо осведомленная в экономике, когда она пришла к руководству кланом, решила предпринять радикальное экономическое средство, и обратить целое графство Сазерленд, население которого уже уменьшилось до 15 000 в ходе подобных процессов, в овечье пастбище. Между 1814 и 1820 эти 15 000 жителей, приблизительно 3 000 семейств, подвергались систематической охоте и искоренению. Все их деревни были разрушены и сожжены, все их поля превратились в пастбище. » (Капитал, т. I, стр 890-891)
В описании процесса экспроприации, Маркс выделяет два момента. Первый — в том, что та собственность не сводилась к частной собственности. Есть также коммунальная собственность сельских жителей и клана. Второй момент — то, что обычная экономика действовала повсюду как оправдание этого легализованного грабежа общинных земель. Отсюда саркастическая ремарка о Герцогине Сазерленд — «хорошо осведомленная в экономике». Искаженные понятия буржуазной экономии сводят всю собственность к собственности частной. В конце концов, как земельное дворянство могло украсть общее достояние, когда оно никому не принадлежало?
«Экономика» продолжает оправдывать разворовывание общественного достояния. Классический пример — статья Гарретта Хардина, 'Трагедия общественной собственности' (Наука, 162, 1968, стр 1243-1248). Хардин был профессором экологии человека в Калифорнийском Университете. Он не сторонник эмпирических исследований на эту тему. Он предпочитает призывать читателя провести так называемый 'мысленный эксперимент'. «Вообразите пастбище, открытое для всех,» — предлагает он нам. Результат очевиден! Жадные индивидуумы будут чрезмерно пасти свой скот, потому что «эффекты вытаптывания пастбища общий для всех пастухов». Решение не представляет неожиданности! «Трагедия общего достояния как корзины с продовольствием предотвращена частной собственностью.»
Хардин, возможно, заработал бы на жизнь как экономический советник Герцогини Сазерленд! Подобно его предшественникам, Хардин превозносит достижения эффективности как оправдание огораживаний. В действительности они были формой классовой борьбы, направленной на то, чтобы лишить бедняков любой возможности выживания независимо от богатеев и поставить к ним на службу ради заработка на корку хлеба.
Теорема Хардина выдумана с начала до конца. Общая собственность на деле не была открыта всем до единого для выпаса своего скота. Это право принадлежало людям, известным как общинники, обычно местным сельским жителям. Даже общинное право выпаса строго регулировалось должностными лицами, известными в Великобритании как бидли, чтобы предотвратить вытаптывание пастбища. Интернет-ресурс Wikipedia (в секции 'Исторический фон' о тезисе Хардина)сообщает: «Историки ... согласны, что свидетельств нежизнеспособности использования общинных земель не имеется».
Хардин мог бы проверить свой тезис, просто спросив об этом коллег из отдела экономической истории. Если бы он проконсультировался с антропологами, он опять-таки потерпел бы неудачу.
Эколог Джордж Монбиот изучает племя масаев, живущих скотоводством в Кении и Танзании. («Ничейная Земля: любопытная поездка в Кению и Танзанию», 2003). Они расценивают свои земли как коллективно принадлежащие им, масаям, но не открытые для всех. Многовековая мудрость заставляет их использовать тонкую экосистему, в которой они живут с самой большой осторожностью, чтобы сохранять её жизнеспособность. Их образ жизни теперь под угрозой исчезновения из-за вторжения капитализма — не то заключение, которое поощрил бы Хардин.
Несмотря на всю свою сомнительность, басня Хардина стала общепринятой мудростью среди братства экономистов. Хардин — ученик экономиста Томаса Мальтуса. Мальтус полагал, что рост народонаселения сталкивается с конечностью природных ресурсов. Это был мощный реакционный аргумент в девятнадцатом столетии. Следовательно, единственное, что мог сделать рабочий класс для улучшения своего удела — покрепче впрячься в узду! (Маркс обширно критиковал Мальтуса, но мы здесь не станем касаться этих споров.)
С одной стороны, Хардин использует свою мальтузианскую перспективу, чтобы опровергнуть понятие, будто разумные (что значит максимально прибыльные) индивидуумы произведут оптимальное равновесие. Это часто называют теоремой «невидимой руки» Адама Смита, классическое оправдание неконтролируемого капитализма. По сравнению с оптимизмом Адама Смита о гармонии и прогрессе (при капитализме), мальтузианский пессимизм Хардина на тему вечного состояния человечества можно расценить как шаг назад.
С другой же стороны, причина, по которой «невидимая рука рынка» согласно Хардину не работает в случае с общественной собственностью, состоит в том, что для жадных индивидуумов есть стимул перекармливать свой скот, так как затраты переносятся на других. В результате страдают все.
Это — пример того, что экономисты называют внешним воздействием. Это означает, что, в «обычной» создающей прибыль деятельности, индивидуумы или фирмы случайно производят побочные эффекты, затрагивающие третьи лица. Внешние воздействия могут быть положительными или отрицательными. Фирма производит сталь, но также и дым. Астма для тех, кто живет около сталелитейного завода — определенно 'отрицательное внешнее воздействие'. Также и разрушение общественного достояния.
Крайний пример внешних воздействий на экономическую деятельность — общественные услуги. Это относится к узкому диапазону продуктов с двумя характеристиками. Они являются неконкурентными в потреблении и не-исключительными. Общественные услуги должны сравниваться с частными товарами. Те являются конкурентными в потреблении. Если я ем KitKat, Вы не можете есть тот же самый KitKat. Я могу также лишить Вас доступа к моему KitKat, купив его и спрятав в карман — то есть я могу отстранить Вас от него.
Чистые общественные услуги неконкурентны в потреблении. Свет уличного фонаря может позволить любому числу людей найти дорогу из паба домой — это стоит не больше чем осветить путь для одного человека. И невозможно выключить свет, если приходит кто-то, кто не заплатил местный налог совету, обеспечивающему уличное освещение.
Хардин использует эту концептуальную структуру, и утверждает, что трава в общественной собственности ограничена, и может выдержать только конечное число животных. С другой стороны невозможно отстранить чужаков от использования в своих интересах общественных благ. Это называют свободной проблемой наездника. Так что общественная собственность в терминах неоклассической экономики конкурентна, но не-исключительна. Пример, данный учениками Хардина — истощение рыбных запасов в силу того, что всемирная рыбная ловля есть общественная услуга. Истощение рыбных запасов — факт, но что Хардин удобно игнорирует — так это то, что причиной этого является капиталистическая жадность, а не какой-то недостаток в человеческой природе.
Однозначно, что большинство учебников экономики уделяет общественной собственности страницу или около того как исключению из правила, и затем посвящает остальную часть книги обращению всех товаров, как будто они — чистая частная собственность. Эта экономическая перспектива глубоко внедрена. Для капитализма, общественная собственность не поддается логике накопления капитала.
Зачем беспокоиться об этом? Все мы живем в небольших коробках, и вся собственность — частная собственность. Разве все мы — не неимущие члены рабочего класса, и тем лучше для этого? Фактически, нет. Точно так же как сельские жители четыреста лет назад, человечество не может жить без общего.
В действительности люди не постоянно тянут к себе, как предполагают Хардин и ортодоксальная экономика. Интернет стал настолько обширным, потому что люди хотят разделить свои мысли с другими и не чувствуют потребности получать за это плату. ( На деле я достал статью Хардина в Интернете. Мне не пришлось идти в библиотеку, чтобы прочесть ее. Библиотека — учреждение, которое собирает книги и журналы — однажды проданные и ставшие чьей-то частной собственностью — и обеспечивает более широкий доступ к ним.)
Капитализм не может существовать без такого общего достояния. Однако общая тенденция для капиталистов — уничтожать общественную собственность, обращая ее в частную. Самый большой предмет общей собственности — планета Земля как дом всего человечества. Если капитализм уничтожит её через свою близорукую жадность — чего еще можно избежать — это будет существенным «внешним воздействием».
Маркс замечает: «С точки зрения высшей социально-экономической формации, частная собственность отдельных лиц на землю будет казаться столь же абсурдной как частная собственность одного человека на других людей. Даже всё общество, нация или все одновременно существующие общества, вместе взятые — не собственники земли. Они просто ее обладатели, ее бенефициарии и должны завещать ее в улучшенном состоянии последующим поколениям, как boni patres familias (хорошие главы домашнего хозяйства).» (Капитал, том III, стp. 911).
Учебники экономики могут обойтись делением: общественные блага/частные блага Реальный мир многоцветен. Свойства публичных услуг широко распространены в предметах потребления, которые нельзя отнести к чисто общественным товарам. Томас Джефферсон сказал об идеях, что они походят на свет свечи. Они могут передать свой свет чужой свече без потускнения собственного. Другими словами, идеи являются неконкурентными в потреблении. Это важно для нас, как материалистов, мы — марксисты — знаем, что идеи движут миром!
Неоклассическая экономика имеет проблему с общественными услугами. И она имеет эту проблему, потому что капитализм имеет проблему с общественными услугами. Экономисты типа Pigou ввели в оборот неоклассическую экономику благосостояния. Это попытка оценить и судить экономические результаты и установить, когда рынки поставляют «оптимальные» результаты, а когда они терпят неудачу. Рынки, говорят экономисты благосостояния, оптимальны, когда цена равна крайней стоимости (стоимость поставки другой единицы). При этих условиях предполагается, что крайняя выгода равняется крайней стоимости и общая выгода максимизируется относительно общих стоимостей.
Общественные услуги были идентифицированы как случай рыночной неудачи, когда капитализм не может поставить оптимальную продукцию. Повторим, общественные услуги имеют две характеристики:
Отсутствует конкуренция в потреблении, потому что имеется нулевая стоимость воспроизводства для другого пользователя. Логика этого в неоклассической экономике благосостояния — то, что услуга должна предоставляться бесплатно. В конце концов, стоимость взимается в неоклассической теории только потому, что поставка дополнительной единицы предусматривает дополнительную реальную стоимость.
Проблема бесплатного предоставления услуги в том, что для капиталиста очевидно нет никакого стимула предоставлять услугу вообще, так что капитализм систематически недопоставляет общественные услуги и рынки терпят крах.
Вторая характеристика общественных услуг — то, что поставщик должен быть неспособен предотвратить бесплатное использование своего продукта получателями и получение ими выгод без оплаты. Классический пример — свет уличного фонаря или маяка. Каким образом капиталист может обменять свет на прибыль?
Центральная мысль нашей статьи в том, чтобы взглянуть на идеи как на товар, в который капитализм стремится их обратить, чтобы получить деньги. Маркс знал, что продажа идей создала проблему при капитализме. В «Теориях прибавочной стоимости», том I, стр. 353 он говорит: «Продукт умственного труда — наука — гораздо ниже своей ценности, потому что рабочее время на его воспроизведение не имеет никакого отношения к времени, требуемому для его первоначального производства. Школьник может изучить бином Ньютона за час.»
И в первом томе «Капитала» «однажды открытый закон отклонения магнитной иглы в электрическом поле, или закона намагничивания железа электричеством, не стоит абсолютно ничего». А в сноске на той же самой странице: « Наука, вообще говоря, ничего не стоит капиталисту; факт, который никоим образом не мешает ему её эксплуатировать.»
И еще: «...необходимо делать различие между универсальным трудом и совместным трудом. Оба вида играют свою роль в процессе производства, оба перетекают один в другой, но также оба они дифференцированы. Универсальный труд — это весь научный труд, все открытия и все изобретения ... намного больше стоимость нововведения, основанного на новом изобретении, по сравнению с последующими нововведениями, возникающими ex suis ossibus.» (на их костях) «Это настолько верно, что инноваторы обычно становятся банкротами, и только те, кто позже покупает здания, машины и т.д., по более дешевой цене делают на этом деньги. Следовательно, самый недостойный и презренный вид денежных капиталистов — тот, что извлекает наибольшую прибыль из всех новых достижений универсального труда человеческого духа и их социального применения через объединенный труд.» («Капитал», т. III)
Так что информации и идеям присущи некоторые — но не все — свойства публичных услуг. Можно продать информацию, хотя тут есть проблемы. Идеи могут быть исключены из пользования других людей. Но их потребление не предотвращает использования кем-либо еще — они не являются конкурирующими в потреблении. В этом смысле мир идей — противоположность «трагедии общественной собственности». Они должны быть общедоступны, но капиталисты могут присвоить их — и именно это они пытаются сделать.
Аристотель презирал софистов потому что те продавали философию за деньги. Он сказал, что с их стороны было мудро требовать деньги вперед, так как «никто не станет платить за то, что уже знает». Проблема продажи информации в том, что её раскрытие потенциальному покупателю делает её ничего не стоящей. Но есть способы упаковки информации как товара. И это может быть весьма выгодно! Деловые и юридические базы данных ценятся особенно высоко.
В интересах развития производительных сил было бы выгодно свободное распространение всей информации и инноваций в экономике. При капитализме, однако, в таких условиях инноваций бы не было вообще. Только сдерживая распространение идей и взимая плату может капитализм развивать силы производства. Другими словами, это пример капитализма как оков на развитии производительных сил.
Мы естественно расцениваем идеи, — труды ли Шекспира, навык ли по накачке шины у велосипеда или двучленную теорему, — как общественную собственность. Они — часть нашего общего наследия; основание того, чего мы достигли и стартовая площадка для дальнейшего прогресса человечества.
Сейчас, однако, в некоторых классах идей была искусственно создана частная собственность. Она называется интеллектуальной собственностью. Цель этих законов состоит в том, чтобы при капитализме дать стимул для индивидуумов производить новые идеи и ограничить их свободное использование другими. Взамен создателям предоставляется монополистическая собственность на продукты их мысли в течение ограниченного периода и право взимать деньги с других за пользование. Способствовало ли это усиленному производству идей — вопрос спорный. Маркс понял, что Джон Мильтон будет сочинять поэзию, найдет ли он покупателя для рукописи или нет, поскольку, « Мильтон создал «Потерянный Рай» как тутовый шелкопряд создает шелк, как порождение собственной природы». (Капитал, том I, стp. 1044)
В любом случае, творение редко бывает результатом только индивидуального гения. Все мы состоим из достижений других как кирпичиков в нашей собственной мысли, даже не осознавая этого. Именно так человечество движется вперед. И они хотят остановить это! Лоуренс Лессиг настаивает на этом пункте. (Свободная культура: природа и будущее творческого потенциала, 2005).
Комический дуэт братьев Маркс был забавной вещью; но он произошел от давней традиции исполнителей, заимствовавших и воровавших друг у друга шутки и расхожие приемы — и улучшавших их. (Значит никаких прав интеллектуальной собственности в шутках!)
Уолт Дисней брал сказки наподобие 'Белоснежки' собранные братьями Гримм и превращал их в полнометражные мультфильмы. На странице 87, подчеркивая общественный характер творческого потенциала и культуры, Лессиг утверждает, что Шекспир написал «Ромео и Джульетту». В действительности основы сюжета лежат в «Метаморфозах» Овидия, написанных на латыни во времена Христа. Это делает Шекспира плагиатором? Живи он сегодня, он трепетал бы в страхе перед полицией интеллектуальной собственности?
Пример этой интеллектуальной собственности — авторское право. Книги Чарльза Диккенса были очень популярны в США в девятнадцатом столетии, но он не получал ни пенни от пиратских изданий, выпущенных там. Но принцип таков, что Диккенс написал книги; он заслужил вознаграждение. Этот принцип поставлен с ног на голову новым приватизаторами, использующими право интеллектуальной собственности, чтобы украсть наше общее интеллектуальное достояние. Классический пример — статьи, написанные академиками для научных журналов. Вы могли бы подумать, что им платили за их усилия. Ничего подобного. Они закрепляют авторское право за издателями. Они не могут даже распространить написанную ими статью среди собственных студентов без разрешения.
Но именно академики придумывают инновационные идеи, если они те кто они есть. Авторское право не защищает их, если их работа издана в журнале. Оно защищает горстку глобальных издательских компаний — Thomson, Elsevier, Lexis/Nexis, Тэйлора и Фрэнсиса и так далее — кто доминирует над этим рынком. А кто платит академикам, чтобы производить исследования? Мы. Через наши налоги мы субсидируем исследовательские отделы наших общественных университетов. Мы фактически субсидируем эти супербогатые издательские компании делать деньги из идей других людей. Они продают большинство академических журналов университетским библиотекам обычно по цене в три раза большей, чем частным лицам. Университетская библиотека, порабощенный покупатель, взывает о помощи к правительству. Мы платим снова. Вот результат: общая интеллектуальная собственность распахана и огорожена точно так же как Зеленый Хелпстон.
Авторские права непрерывно расширяются с тем, чтобы вторгнуться в общую собственность на идеи. До недавнего времени американская издательская корпорация «Запад» утверждала, что имеет право на все американские судебные дела с 1776 года, потому что она издавала репортажи. По крайней мере с книгой или журналом, как только Вы заплатили за доступ к содержанию, Вы можете продать или передать их. В эти дни, академические журналы, скорее всего, будут поставляться в университетские библиотеки в форме баз данных. Библиотека арендует их у владельца базы данных, который может ограничить доступ диалоговым содержанием. Библиотека никогда не сможет завладеть информацией или статьей из базы данных. С книгой или журналом библиотека может создать подшивку через какое-то время. Но с базой данных учреждение должно каждый год возобновлять подписку, чтобы сохранить доступ к прошлым номерам.
Дополнительный результат этого нового огораживания — замедление в процессе взаимного обмена идеями, ради которого, как предполагается, и существуют академии. И, если эти идеи полезны для человечества, их распространение будет замедлено монополистами кои — какая ирония! — утверждают, будто владеют идеями, которых они никогда не придумывали. Убийственной фразой Болльер в своей книге 'Тихое Воровство' заклеймил «откат к средневековью национальной системы инноваций». (Дэвид Болльер, «Тихое воровство: частный грабеж нашего общего богатства», Routledge, 2003). Он сравнивает попытку капиталистов захватить прибыли от «их» интеллектуальной собственности с дорожным грабежом средневековых аристократов, которые наносили ущерб торговцам и ограничили рост торговли и процветания.
Интеллектуальные права попадаются повсюду. И они никакой не стимул к творчеству. Хильберто Гиль был известным бразильским музыкантом, и является теперь министром в тамошнем реформистском правительстве. Он видит жесткие законы интеллектуальной собственности как идею ХХ столетия, и говорит, « ХХ век — cul de sac». Он решил подать пример, сделав свои песни доступными для бесплатного скачивания. Time Warner не согласились, и Time Warner победили. Хильберто написал и исполнил песни. Что же когда-либо «создали» Time Warner кроме денег?
Права частной собственности уже распространены на радиоволны, так что радио- и телекомпаниям даны монопольные права на вещание — «лицензия печатать деньги». Сенатор Джон Маккейн, критик американской распродажи разнообразным крупным СМИ и развлекательным монополиям, прокомментировал, что это «один из величайших разбоев в американской истории. Раньше грабили поезда на Старом Западе, теперь мы грабим эфир».
Разграбление капиталистами природного мира — тема, которой мы уже коснулись, так что будем кратки. Всемирный Фонд Природы в 1988 сообщил, что около 30% природы были разрушены за предыдущие 25 лет человеческой деятельностью. Это разрушение стремительно продолжается. Эта планета была нашим домом в течение приблизительно двух миллионов лет. Сколько еще осталось?
Разрушение тропического леса Амазонки — не только конец бесчисленных незаменимых форм флоры и фауны. Согласно ученым, леса — наш главный «сток» для поглощения избытка углекислого газа, отравляющего нашу планету. Антарктида — не только уникальная дикая местность. Её таяние — часть процесса глобального потепления, которое может низвергнуть грядущие поколения в нищету.
Самым позорным образом собственность была распространена на формы жизни. Американская фирма RiceTec заявила свои права на рис «басмати». Каждый знает, что этот рис выращивался в течение многих столетий в тени Гималаев в Индии и Пакистане и давным-давно выведен безымянными крестьянами. Эти крестьяне расценили бы этот превосходный сорт риса как подарок будущим поколениям.
Раскрытие человеческого генетического кода ДНК (объявленного основной жизни) сопровождалось беготней разных капиталистов по патентным ведомствам с заявлениями будто они владеют частицами всех нас. Пока еще рано говорить что это будет означать на практике, но кажется, что они просто смеются над нами. Подобно йоменам, изумленно моргавшим, услыхав от помещиков будто те владеют кроликами, прыгающими внутри и вне их земель, нам совершенно дико, что люди (а фактически корпорации) могут утверждать, будто владеют жизнью как таковой.
Что характерно для любой общей собственности: поскольку пользование ею одного человека ничуть не мешает другим, самая полная причастность всех участников делает средство более полезным и удобным для всех. Чем больше, тем лучше. В этом смысле, общественная собственность — противоположность конкурентных услуг. Чем больше людей загружают содержание Интернета, тем лучше он работает для нас всех. Те, кто стремится приватизировать это общественное достояние, на ходу обедняют ценность сети в целом, и всех нас. Частная собственность и мотив прибыли — самая большая угроза нашему наслаждению новой общественной собственностью, нашему прогрессу и даже нашему существованию как биологического вида.